Верховная, хоть и стерва, но верно сказала. Мы оба привыкаем к этому сладкому болоту, Муранов. Мы тонем в нем. В ней. Ведь я предупреждал тебя…
– Ты выдернул из воронки фантом, неужели не мог вытащить ее настоящую?! – глухим голосом произнес Гильс, сжимая кулаки.
– Если бы она осталась со мной в ту ночь, я бы ее удержал, – жестоко ответил Морок, и лицо Муранова потемнело от ярости.
От схватки двух правителей тайного мира разделяла секунда, а потом Егор выдохнул и опустил плечи. Отступил на шаг назад и правитель нечисти.
Бертилов заговорил срывающимся голосом:
– Я ей клятву дал, что не будет у меня с тобой войн никогда. Про фантом сразу тебя предупредил, честно сказал. Да! Я успел вытащить из воронки фантом, причем она была без сознания. Я мог сразу ее стереть, но ты не дал, ты ее в больницу потащил. Всех докторов на уши поставил, а что они могли сделать с призраком, у которого даже крови нет?! Она пять раз в себя приходила, и каждый раз не помнила ничего. Потом ведь все приехали тебя поддержать, все в этой больничной палате жили и ждали, когда ты сам очнешься. Герка байк тебе туда припер, не знал, что еще сделать. Мы все за тебя горой, Темнейший. Прости за жестокие слова.
– Проехали, – Гильс дернул уголками губ. – В больнице тогда сам себя не помнил. За поддержку – спасибо. Но фантом можно было подержать год… или два.
– Нельзя, нет, – быстро возразил Егор. – Я уже сам начал верить в нее. Когда она меня за шею обнимала и в глаза смотрела. Когда смеялась, когда грустила и спрашивала, почему у меня такое лицо.
Короче… – Егор прочистил горло, с усилием сглотнув что-то горькое и соленое, что пролилось от глаз не наружу, а внутрь. – Пора очнуться, мы заигрались. Чем больнее нам будет, тем вернее мы будем искать пути. Сам знаешь какие.
Темнейший медлил с ответом, глядя, как в свете фонаря танцует снег.
– Пути, говоришь, – наконец сказал Гильс. – Все захлопнуто намертво, тайный мир запечатан. Все в нем начинается заново. Но я пойду по любому пути ради нее. Ладно, потом об этом поговорим и не здесь. Давай, Хитрейший, до скорого.
Проводив глазами одинокую фигуру, которая, дойдя до поворота, в один прыжок рванула вверх, Морок зашагал обратно, к старому дому на Садовой улице.
Какой-то прохожий с объемистым мешком, полным мандаринов и с торчащими оттуда горлышками шампанского, выругался, увидев, как светловолосый парень в зеленой рубашке просто взял да и вошел в стену дома.
– Все-таки столько выходных в январе – перебор, – пробормотал он, зажмурив глаза и тряхнув головой. Потом махнул рукой, досадливо крякнул и зашел в пиликающий домофоном подъезд.
Егор уже шагал вверх по лестнице неслышными шагами, прошел сквозь входную дверь, мимо кухни, где задремала у телевизора мать Полины. Затопал ногами он только при входе в комнату, отряхивая с кроссовок налипший снег.
В комнате жила печальная полутьма. На окнах появились пестрые занавески с рисунком из летящих валькирий, по стенам развешаны репродукции картин Врубеля, вырезанные ножницами из журналов. Посреди комнаты красовалась настоящая елка, так и не наряженная. Игрушки ждали в коробке, тоскующей на столе.
Заслышав шум, Полина радостно обернулась, но тут же поникла и отвела взгляд.
– Ты – тролль.
Егор пожал плечами, но не ответил.
– Ты ведь тролль? – повторила Полина.
– Был им когда-то, – отозвался светловолосый. – Но я умею делать все, что умеют тролли, если ты спрашивала об этом.
– Пришел стирать мне память, да? Как Огнева хотела? – тихо, сквозь зубы, произнесла Полина и добавила с горячностью: – Ненавижу ее!
– За что? – заинтересовался Бертилов, остановившись около стола и выбрав из всех елочных шаров самый большой, ярко-зеленого цвета.
– Потому что Димка сгинул, а она болтается по гостям, веселая, будто ничего не случилось плохого, да сразу с двумя парнями! Я в курсе, сюда приходила домовая Муся, продала мне новые занавески… И она рассказала.
– Ох уж эти домовые сплетни, – Егор прищурил один глаз, склонив голову и разглядывая Полину вторым глазом, в котором светилась насмешка. – Зависть – плохое чувство. А Ацкий мечтал об идеа-але… – протянул он с хитрой улыбкой.
Полина смутилась от собственной глупости, вспыхнула и опустила глаза.
– Но Огнева гнала меня из тайного мира, она хотела, чтобы сработало дневное право, – начала оправдываться она.
– Что бы Влада тебе ни сказала когда-то, она желала тебе добра, – задумчиво пожал плечами Бертилов, продолжая вертеть в пальцах зеленый шар. – Да и я тоже.
– Ах, так! – вскипела Полина. – Моя мать желает мне добра, потом Владка желает добра, теперь и ты пришел желать мне добра! А где оно, это добро, разве вам всем решать?! А меня спросили, меня?!
Недавняя ангина дала о себе знать: горло перехватило от крика, и невнятный поток слов вырывался уже вместе с кашлем и слезами. Полина затихла, заметив, что зеленоглазый парень слегка улыбается.
