зажимаю его скрученную руку возле своей груди. Когда он пробует освободиться, я подхватываю его движение, выкручиваю руку в обратную сторону, и резиновый клинок прижимается к шее Райли Тенча.
Наступает неприятно личный момент: на лицо моего противника вдруг накладывается собачья морда, кашляющая кровью в хибарке неподалеку от Криклвудской Лощины. Я отгоняю воспоминание и кладу Райли на лопатки, крепко его держа, чтобы нож не дрогнул. Он грузно падает на землю (как и было задумано), и я легко придавливаю клинок, показывая: Райли Тенч пополнил славные ряды обескровленных мертвых. Ронни Чжан останавливает поединок и смотрит на меня со сдержанным любопытством, будто на козявку, которую он только что обнаружил на рукаве.
– Добровольцы есть? – спрашивает он, показывая на меня.
Ричард П. Первис выходит вперед, и его я тоже разделываю, хотя довольно неумело – Элизабет бы только фыркнула. Гонзо отказывается. Ронни Чжан пожимает плечами, встает в боевую стойку, быстро ломает мою оборону и уже через секунду сбивает меня с ног – признаться, с большим трудом, и на сей раз слово «пентюх» он произносит задумчиво. Что-то пробубнив, он кивает сам себе, и день заканчивается для нас в баре. Ронни Чжан забывается настолько, что поначалу даже угощает всех выпивкой.
Как же сюда попал Гонзо? Последний раз, когда я видел Г. В. Любича, он направлялся в коммерческий банк с грозной аббревиатурой в названии, где его жалованье измерялось бы цифрой с телефонный номер (через пять лет – включая код города). И тут Гонзо Вильям Любич выскакивает из-за ящика, как черт из табакерки! Откуда он знает Ронни Чжана? Ответы я получаю за кружкой свежего пива и тарелкой соленых наггетсов, обжаренных в насыщенном жире. У Гонзо есть форма, но точное название его подразделения засекречено. Гонзо тоже проходит подготовку, хотя готовят его к выполнению более прямых и военных задач, нежели те, что генерал Копсен припас для меня. Гонзо рассказывает, как, проведя три недели на новой работе, он подумал: «Если так пойдет и дальше, в пятьдесят пять меня найдут голым под двумя секретаршами, с лимоном во рту и ногами, привязанными к столбикам кровати, а сам я буду мертвый и толстый, и никто не станет по мне горевать, кроме робкой соседки, которая всегда меня любила, но боялась признаться и которая могла бы спасти меня от самого себя, но не спасла».
Если следовать этой странной логике, то неудивительно, что Гонзо выбрал военную службу, да не где-нибудь, а в войсках особого назначения, обстряпывающих грязные делишки во благо тех, кто никогда об этом не узнает. Гонзо не стал бы простым рядовым, хоть тресни. Он может быть только Таинственным Странником, вершащим правосудие в темных переулках этого мира.
Он покупает нам по второй кружке и отказывается продолжать разговор, потому что еще ничего не добился, а только учится. Гонзо ненавидит говорить о будущем, ведь так ему приходится признать, что он – всего лишь новобранец.
Лично я никаких стриптизерш тем вечером не запомнил. Гонзо наутро клянется, что их были десятки.
Глава V
Серо-коричневая земля и зеленые склоны гор; туманный воздух. Вдалеке одно из озер Аддэ испаряется на жаре. Когда ветер дует оттуда, пахнет водой и дизельным топливом. Апатично меняя направление, он приносит с Катир ароматы хвои и каких-то цветов. Но откуда бы ни дул ветер, в моей палатке прохладнее не становится, одиночество тоже не отступает – я не пойми где, среди сотен других палаток и людей, которым так же одиноко.
Мы на родине Фримана ибн Соломона; гора оружия, по поводу которой он так сокрушался, оказалась вулканом. Страна перестала быть Аддэ-Катиром – теперь ее чаще называют Выборной Ареной, подразумевая, что кто-то сейчас принимает важные решения. Однако вопрос этот чрезвычайно спорный.
В далеком прошлом, которое можно назвать Золотыми Днями Войны, сеять хаос и разрушение среди соседей (единственных людей, среди которых вы могли сеять хаос и разрушение) было делом нехитрым. Вы – Король – показывали пальцем на ближайшую страну и говорили: «Хочу эту!» Ваши вассалы – преданные сподвижники с выдающимися весом и мускулатурой, но не мозгами – отвечали: «Да, повелитель» или иногда «А мне какая польза?» – но в большинстве случаев ехали и жгли, грабили, зверски убивали и громили до тех пор, пока ваши владения не пополнялись сотней-другой квадратных миль лесов и полей, или вас не бросали в тюрьму дикари другой соседней страны с целью нежно шепнуть вам на ушко пару слов о политической агрессии. Иными словами, все решалось в частном порядке, и ни у кого не возникало вопросов, кто развязал войну, – этот человек носил очень дорогую шапку и сидел в самой красивой комнате большого каменного дома.
Отличие современных войн заключается в том, что никто якобы не хочет принимать в них участие. Нас сталкивают друг с другом, как вооруженных до зубов пингвинов на плавучей льдине. Любая речь на эту тему начинается с того, как неприятна и прискорбна сама идея войны. Война не может быть законной или полезной. В ней нет нужды. Мы должны ее избежать. Сразу за этим гордым заявлением следует ряд околичностей, полуправд и риторических недомолвок, из которых ясно следует, что мы
Первые раскаты не-войны послышались около года назад, когда я только пришел в Проект «Альбумин» и учился крошить автомобили. Эрвин Мохандер Кумар, приапический президент Аддэ-Катира и шестерка в международной финансовой системе, не выполнил обязательств, касающихся национального долга. Ходили слухи, будто последнюю сотню миллионов с Аддэ-Катирского счета он потратил на то, чтобы на три года вперед оплатить услуги всех
