религиозная война продолжается. Так что это не убийство, король Наваррский просто погибнет на этой войне.
«Хитрый лис!» – подумал Франсуа. А тот между тем продолжал:
– Кроме того, сударыня, если Колиньи и его сторонников не убить, они и в самом деле могут уговорить короля напасть на Испанию. А для Франции сейчас хуже ничего быть не может.
Доводы де Таванна окончательно сломили сопротивление Екатерины.
– Хорошо, – сдавленно произнесла она, – чтобы спасти наше королевство, я согласна взять грех на душу. Давайте же быстрее покончим с этим.
– Благодарю вас от имени всех католиков, – торжественно сказал де Гиз. – Завтра День святого Варфоломея, вот мы и устроим еретикам праздник. Я немедленно отправляюсь дать поручения своим людям.
Лишь только королева приняла решение, она вновь стала той волевой дамой, какой ее привыкли видеть окружающие. Ее обычная энергичность вернулась, и Екатерина твердым голосом сказала:
– Подождите, де Гиз, давайте повторим еще раз наш план. Вы, сеньор де Гонди, сейчас идете к Карлу и заручаетесь его согласием. Вы, де Гиз, берете сторонников и идете в город. Начните с Колиньи. Сын мой, вам, как мы и договаривались, необходимо вызвать представителей магистрата и городских старшин, вы сообщите им, что раскрыт заговор гугенотов. Скажете, что мы готовимся к упреждающему удару, пусть закроют все городские ворота, перегородят лодками Сену, вооружат ополченцев и расставят их по мостам и улицам. Не забудьте, что у всех должна быть белая повязка на руке как отличительный знак. А вы, Таванн, связываетесь с капитаном королевской гвардии и велите ему именем короля выполнять ваши распоряжения. Вы ответственны за гугенотов, живущих в Лувре, а де Гиз – за тех, кто остановился в городе.
Зашуршали одежды, задвигались расставленные в беседке кресла: совещание было окончено. Франсуа опрометью бросился во дворец, на ходу пытаясь решить, что следует предпринять, дабы помешать кровавой резне. На колокольне церкви Святого Тома пробило десять. Расправа с гугенотами произойдет ночью. «Сколько у меня времени? Час? Два?»
Едва достигнув Лувра, Франсуа кинулся в покои Маргариты. Однако ее там не оказалось. «Что же делать?» Он заметался в коридоре, а затем, взяв себя в руки, бросился к Генриху Наваррскому. Но и его Романьяк не застал. Господи боже, да что ж происходит-то?
Пока он метался по Лувру, прошел час. На колокольне пробило одиннадцать. Во дворце меж тем явно начиналось оживление: с озабоченными лицами ходили чиновники магистратуры и парижского парламента, бегали гвардейцы короля, туда-сюда с поручениями сновали лакеи.
И тут Франсуа вспомнил еще об одном человеке, которого он обязан был предупредить, – Габриэле де Монтгомери. Тот остановился в особняке на улице Августинцев, и барон помчался туда. Через полчаса он уже входил в спальню графа вслед за перепуганным его настойчивостью лакеем.
Монтгомери, жмурясь от света свечи, откинул одеяло и сел на кровати. С удивлением глядя на нежданного гостя, он спросил:
– Романьяк, вы? Что-то стряслось?
Делая отчаянные знаки, Франсуа показывал на свое больное горло и пытался дать понять, что ему нужно кое-что написать. Наконец он получил бумагу и перо, сел к столу и быстро набросал несколько фраз. Граф взял из его рук записку, прочел и нахмурился:
– Заговор с целью убийства гугенотов? Вы уверены?
Франсуа энергично кивнул, взял из рук Монтгомери бумагу и приписал: «Немедленно бегите! Спасайтесь!» Бывший капитан шотландской гвардии шагнул к нему, порывисто обнял и сказал:
– Спасибо, барон, я ваш должник. Если мне удастся выжить, я буду молиться за вас до конца своих дней.
Романьяк усмехнулся: «Еще неизвестно, кто чей должник. Но теперь мы наконец квиты».
В городе было неспокойно. Тут и там встречались патрули де Гиза, по улицам ходили вооруженные ополченцы с факелами и с белыми повязками на руках. Франсуа с ужасом понял, что в спешке забыл об условном знаке. Он судорожно пришпорил лошадь: если он не успеет во дворец до начала расправы над гугенотами, кто поручится за его жизнь?
В Лувр Франсуа вернулся около полночи. Там царило напряженное волнение. Коридоры и лестницы заняли отряды королевских гвардейцев. Бледные придворные то и дело выглядывали из своих комнат, пытаясь понять, что происходит. Люди де Таванна, вполголоса переговариваясь, маячили неподалеку от комнат, занятых протестантами. Напряжение ощущалось почти физически.
Взбежав по лестнице, Франсуа остановился. Куда теперь? Он вспомнил, как колебалась и мучилась королева, принимая страшное решение. Может, есть шанс ее переубедить? Почти бегом он направился к Екатерине.
У дверей ее покоев стояли два гвардейца. К счастью, они узнали «кузена» королевы и беспрепятственно пропустили его. В ее кабинете было оживленно: тут находились король, герцог Анжуйский, сеньор Гонди, де Таванн и еще несколько человек. Екатерина, бледная, но решительная, отдавала последние распоряжения. Увидев Франсуа, она поморщилась, но прогонять его не стала.
Где-то вдалеке пробило полночь. Повернувшись к Карлу, королева что-то тихо сказала, и тот воскликнул:
– Да, матушка, убьем их! Но убьем всех, чтоб не осталось из них никого, кто мог бы потом упрекнуть меня!
Франсуа содрогнулся. И он хотел убедить их не устраивать расправы?! Вряд ли это возможно. Но попробовать все же стоило. Воспользовавшись паузой, он подошел к Екатерине и Карлу и умоляюще сложил руки, силясь что-нибудь произнести.
