Испании. А это было бы гибелью для Франции. Добавьте давление, которое испытывала королева со стороны Гизов и своего беспокойного сыночка, герцога Анжуйского, и тогда вы поймете, в каких условиях она находилась. Тем не менее она до последнего не решалась отдать приказ о начале расправы. Поверьте, она была хорошим человеком, но могла быть жесткой, когда интересы Франции того требовали.
– Такую бойню нельзя оправдать ничем, даже интересами государства, – покачал головой священник.
– Конечно, но ведь никто не ожидал, что горожане начнут резать простых гугенотов. Речь на совещании в беседке шла об одном-двух десятках самых видных кальвинистов, не более.
– И все же у меня сложилось впечатление, что королева весьма легко переступала через принципы морали ради достижения своих целей.
– Человек несовершенен, – ответил Голд словами викария.
С Варфоломеевской ночи прошел почти год. Екатерина, по-прежнему питая слабость к «кузену», держала его при себе, хотя и не так доверяла ему, как раньше. Его отказ участвовать в составлении антипротестантской декларации, мольбы пощадить гугенотов той роковой ночью и ошибка, которую он допустил когда-то, назвав неправильный возраст, посеяли зерно недоверия в ее душе. Конечно, об истинной причине этой ошибки она не подозревала, но чувствовала какое-то смутное беспокойство.
Да и сам Франсуа теперь относился к Екатерине более сдержанно. Варфоломеевская ночь многих заставила взглянуть на своих близких по-иному.
Памятуя о склонности «брата» к религиозной терпимости, королева больше не допускала его к государственным делам, но и покинуть двор не позволяла. Как-то раз Франсуа попросил разрешения съездить в Романьяк, но получил загадочный ответ:
– Подождите, дражайший брат, возможно, скоро мне понадобится ваша помощь.
Барон думал, что это лишь отговорки, чтобы оставить его при дворе, но в мае 1573 года, в День Сошествия Святого Духа, произошло то, чего ожидала Екатерина: сейм избрал Генриха королем польским и Великим князем Литовским. Обрадованная королева тут же вызвала Франсуа и настоятельно попросила сопровождать сына в Краков.
– Вы вроде бы говорите по-польски, любезный брат? Помнится, вы рассказывали, что ваша супруга была родом из Кракова и обучила вас языку?
– Не совсем так, мадам. В Польше родилась ее матушка. Я действительно немного понимаю польский, но разве это может быть причиной…
– Никто, кроме вас, не сумеет так хорошо приглядеть за ним, мой дорогой кузен, – перебила Екатерина. – Генрих еще молод, так позаботьтесь, чтобы он не совершал ошибок и был хорошим королем.
Как когда-то Франсуа не хотелось ехать в Испанию, так теперь он не испытывал восторга при мысли о поездке в Польшу. Но он был согласен с королевой: пригляд герцогу Анжуйскому был необходим. Другое дело, что барон вряд ли мог быть лучшим советчиком для Генриха, который недолюбливал его еще со времен гибели старшего принца Конде. Однако просьба Екатерины была равносильна приказу, и Франсуа, не споря, согласился.
Летом в Париж прибыло торжественное посольство из Польши. Две с половиной сотни дворян во главе с гетманом литовским Кшиштофом Радзивиллом и епископом Познани Адамом Конарским были приняты со всевозможными почестями. Целью посольства было официально уведомить герцога Анжуйского об избрании его королем польским и Великим князем Литовским, получить его подпись на выработанных сеймом документах, заручиться согласием жениться на сестре покойного короля Анне Ягеллон и сопроводить нового монарха в Краков.
После многочисленных пышных церемоний пришла пора подписывать артикулы и Pacta conventa – документы, содержащие обязательства короля перед польской шляхтой. Высокий худой вельможа с длинной бородой, Анджей Ваповский, с поклоном протянул избранному королю бумаги.
Генрих, который раньше не потрудился изучить их, сейчас с ужасом обнаружил, что власть монарха в Польше ограничена насколько возможно: он не мог передать власть по наследству, во всех важных делах должен был советоваться с сеймом, не имел права по своей воле начинать войну, заключать мир. Кроме того, с согласия Карла, новоизбранный король принял на себя множество обязательств: погасить долги предыдущего монарха, жениться на его сестре Анне Ягеллон, обеспечить обучение молодых польских шляхтичей в Париже, построить флот на Балтийском море и выставить войска против Московии, где властвовал деспотичный царь Иоанн и с которой Речь Посполита давно вела войну.
Все эти условия шокировали герцога Анжуйского, воспитанного во Франции, которая уверенно шла к абсолютизму. Поначалу он даже пытался возражать, но после долгих проволочек все же подписал оба документа. Когда все формальности были согласованы, во Дворце Правосудия в присутствии тысяч гостей Генриху торжественно вручили указ о его избрании. Новый монарх принес присягу и был провозглашен королем польским и Великим князем Литовским.
Франсуа видел, что герцог Анжуйский уже жалеет о решении стать монархом Речи Посполитой и старается оттянуть свой отъезд. Тому было несколько причин. На юного принца произвел тяжелое впечатление вид членов посольства, столь непохожих на французов. Поляки одевались в длинные сюртуки, перепоясанные кушаками и называемые жупанами, поверх которых носили кунтуш – кафтан с прорезными рукавами. Послы имели необычные для Парижа стрижки, многие были бриты наголо, а у некоторых на лысой голове впереди красовался длинный чуб. Рядом с утонченными местными вельможами они смотрелись словно варвары среди древних римлян. Генрих понимал, что сколь непохожи гости на его придворное окружение, столь же отличен уклад жизни в Польше от французского, и это пугало его.
Еще одной причиной, по которой Генрих стремился возможно дольше остаться в Париже, было все ухудшающееся здоровье его старшего брата, короля Карла. У того не было сыновей, и в случае его смерти – а она явно была не за горами – власть во Франции переходила к герцогу Анжуйскому. И, конечно, в
