впереди других, почувствовал, как тысячи брызг упали на его лицо и одежду. Пару секунд спустя голова замерла напротив барона, и выпученные мертвые глаза уставились на него, словно обличая виновного.
Романьяк почувствовал приступ дурноты. Содрогаясь от омерзения, он зажал рот рукой и стал протискиваться сквозь толпу.
Франсуа остался при дворе. Теперь уже ничто не мешало ему со спокойной совестью служить королю. Он был стар и мудр, часто давал толковые советы и вскоре стал для Батория почти другом.
Поскольку король и многие его соотечественники-придворные плохо говорили по-польски, Франсуа захотелось выучить венгерский. Это было несложно, ему доводилось регулярно общаться со множеством венгров.
Все чаще Франсуа задумывался о том, что будет делать, когда придет его время умирать. Ему было уже под семьдесят, что в то время считалось почти долгожительством. «Смогу ли я хладнокровно забрать чью-то жизнь, чтобы продлить свою?» – спрашивал себя барон. Но в глубине души он уже знал ответ.
Однако первым смерть подстерегла Стефана Батория. В начале декабря 1586 года, находясь в своем замке в Гродно, король неожиданно занемог и через неделю умер. Для Франсуа, Яна Замойского, да и многих других придворных кончина правителя стала большим ударом. Медики сделали вскрытие, но ничего конкретного, кроме того, что у Батория были увеличены почки, сказать не смогли.
Пошли слухи об отравлении. Романьяк вспомнил, что незадолго до болезни короля в Гродно гостил Станислав Стадницкий, приходившийся казненному Самуилу Зборовскому племянником. Барон не сомневался: пан Станислав причастен к смерти Батория. Он поделился своими подозрениями с гетманом, тот дал приказ арестовать Стадницкого для дознания, но его уже и след простыл.
Оставаться в Кракове не было смысла. Простившись с Замойским и другими близкими знакомыми, Франсуа той же зимой уехал в Оршу. Там он первым делом отправился в нотариат, где составил завещание на всю местную собственность в пользу Яна-Станислава, сына Анджея Ваповского. А баронство во Франции он завещал Екатерине Медичи, с которой по сей день изредка переписывался.
По весне он переехал в замок возле Дубровно – в деревянной постройке он чувствовал себя намного уютнее. Здесь зимой следующего года он узнал об избрании шведского королевича Сигизмунда на польский трон. Но его это уже не волновало: придворная жизнь для него закончилась со смертью Стефана Батория.
В Дубровно Франсуа прожил несколько лет. Иногда к нему приезжали краковские гости, однажды его навестил Замойский, но сам барон уже никуда не выезжал. Годы брали свое, ему минуло семьдесят, когда-то стройный стан согнулся, твердости в ногах поубавилось, все чаще его мучили приступы кашля, лихорадка и грудная жаба.
Размышляя о прожитых годах, Франсуа удивлялся, как мало он успел сделать: «На что я потратил свою жизнь? На жалкие интриги? И чего ради? Я занимал высокое положение, имел такие большие возможности и что в результате сделал? Ни семьи, ни детей, наследство, и то некому оставить».
Время летело незаметно. Весной 1589 года Франсуа узнал о кончине Екатерины. А еще через полгода пришла весть о смерти Генриха. Королем Франции стал Генрих Наваррский, именно его Франсуа спас той страшной августовской ночью. Династия Валуа, о сохранении которой так пеклась Екатерина, как и предсказывал Нострадамус, оборвалась.
Все это окончательно подкосило Франсуа. Он часами сидел в кресле и, глядя в окно, вспоминал годы, проведенные в Париже. А потом подолгу всматривался в зеркало, пытаясь разглядеть в своем отражении черты маленького Франсуа, каким он помнил его со стороны, когда звался еще Рене Леграном. «Как странно сложилась жизнь, – думал он, – я забрал себе тело сына и родословную дочери. Так есть ли что-то от меня самого?»
Часть III
Димитрий
Майкл Голд замолчал, горестно глядя в потолок. Воцарилась тишина. Викарию совсем не хотелось прерывать его размышления. Наконец доктор заговорил:
– Пять лет прожил я в Дубровно, и это было время, когда я вдоволь смог поразмышлять. Я думал о детях, о своей вине перед ними, о том, что к старости рядом со мной не осталось ни одного близкого человека. Я считал, что это и есть возмездие за мои грехи… Но не знал тогда, что я лишь в начале пути.
– В начале пути? – эхом повторил викарий.
– Да, дорогой друг. Я много думал, колебался, сомневался… Что делать, когда придет мой час? Умирать совсем не хотелось… И наконец решил: да, я заберу чью-нибудь жизнь, но постараюсь найти человека дурного, может быть, преступника, вора. Воспользуюсь его телом, чтобы творить добро. Позже я понял, что это был самообман, попытки оправдать подлость в собственных глазах. Но тогда воспринял эту идею всерьез и даже начал наводить справки, чтобы найти какого-нибудь негодяя. Но судьба решила иначе.
– Вы не смогли отыскать преступника?
– О, найти недостойного человека во все времена легко, – усмехнулся Голд. – Я просто не успел, мне помешал случай. Произошло это в июне 1591 года, стояла сильная жара, было сухо и душно. Надо вам сказать, что, несмотря на возраст, я по-прежнему любил ездить верхом и в тот день после завтрака поехал прогуляться. В поисках местечка попрохладнее я отправился в лес, начинавшийся чуть восточнее Дубровно. Спокойным шагом ехал я по тропе, как
