– Большое спасибо, – поблагодарил Ульрик, схватил бутылку и забрался на табурет.
Джен закрыла глаза. Бутылка со звоном разлетелась на сотню осколков, встретив на пути нечто очень-очень твердое.
Например, средних размеров скалу.
Некоторое время стояла оглушительная тишина, какой не было со дня открытия бара.
Тишина бывает предрассветной и сонной, когда новый день готовится обрушить на город поток, сотканный из шума моторов авто, щебета птиц, воя ветра, стука дождевых капель по крышам и мостовым, людского многоголосья… Так вот – это была не она.
Тишина, что встречает путника в лесу, маняще громкая, полная комариного писка, стрекота цикад, треска сухих веток под ногами, тоже на нее не походила ни капли.
Это была тишина, что наступала после неудачной шутки, произнесенной в обществе малознакомых людей. С той разницей, что она была во много, много раз хуже. Эта тишина относилась к разряду гнетуще… беззвучных и имела наглость обосноваться в месте, где тихо быть не должно никогда. Слушать ее с каждой секундой было все неприятнее.
Раздался жуткий грохот, и Джен храбро открыла один глаз. Огден куда-то пропал, тогда как Ульрик – целый и невредимый – слезал с табурета. В правой руке молодой человек сжимал горлышко разбитой бутылки. Джен открыла второй глаз, повертела головой и поняла, что Огден, убегая, выломал входную дверь.
Ульрик попросил у бармена кофе. Получив желаемое, с сомнением уставился в чашку. Ни один посетитель не проронил ни слова, и только странный писк осмелился нарушить гробовую тишину.
Ей бы ни за что не отыскать молодого человека в лабиринте тесных улочек, но он нашелся сам: Джен услыхала знакомый голос в сквере за ломбардом. Ульрик как ни в чем не бывало болтал с огромным зеркалом. В темной раме и на трех ножках, оно было в добрый человеческий рост, а от стекла исходило серебристое сияние. Поверхность зеркала время от времени туманилась, и по нему шла странная рябь, как по воде. Но не это было самым удивительным: в чудо-зеркале вместо Ульрика отражалась какая-то дама. Она кричала на юношу почем зря, а он лишь оправдывался, пряча улыбку за фальшивым покашливанием.
Слышался надрывный писк.
Из-под земли вырос красный почтовый ящик на ножке; сквозь щель для писем один за другим выскочили пять или шесть конвертов и стукнули молодого человека в грудь. «Зеркало» несколько раз мигнуло и пропало. Исчез и ящик, только письма остались лежать на талом снегу. Ульрик улыбнулся чуть шире, довольный разговором.
Писк смолк.
– Кто это был? – напустилась Джен на Ульрика. – Твоя невеста? А почему она кричала? Только не надо закатывать глаза, это не я вырядилась во фрак! Ты со свадьбы сбежал? Или с похорон? Кто ты, кот тебя дери?! И что это за штука все время пищит?!
– Это неприятностиметр. – Ульрик вытащил из кармана жилетки плоскую коробку размером с ладонь. – Вот, взгляните.
Джен повертела увесистый «неприятностиметр» в руках. Выглядел он совершенно обыкновенно: ни циферблата, ни кнопок, ни колесиков завода – ничего. Только гладкая белая поверхность.
– Не бойтесь, вы не сумеете его сломать, даже если захотите – это невозможно, – ободрил Ульрик. – Он побывал в желудке марлофа, но глядите – все равно как новенький.
– Что?!
– Чертова рептилия ухитрилась сожрать неприятностиметр, – охотно пояснил Ульрик. – Сначала попыталась разгрызть, а когда не вышло, проглотила целиком.
Джен отшвырнула неприятностиметр, будто нелепая штуковина обожгла ей пальцы.
– Он реагирует на опасность, – сказал Ульрик, подбирая устройство. – Если владельцу что-то или кто-то угрожает, неприятностиметр пищит. Чем сильнее опасность – тем громче писк.
– Неплохо. Но лучше б он предупреждал молча.
– О, вовсе нет, прибор не должен беречь хозяина от опасности, – улыбнулся Ульрик.
– А для чего он тогда нужен?
– Чтобы найти неприятности.
– Ты серьезно? – нахмурилась Джен.
– Еще как. Страховые агенты меня ненавидят.
– Страховые агенты?
– Эти люди платят, если с тобой случилась беда.
– В Блэткоче они бы не процветали, – задумчиво сказала Джен. – Знаешь, кое-где по нашему городу измеряют уровень благополучия. Чем дальше вы
