— Что вы себе позволяете! — вскричал негодующий голос, и маленькая твердая рука ухватила за плечо.
— Я решил погреться на солнышке, мадам Смит, — доложил смиренно. С Арлет станется уволочь назад в темное помещение. Больному ходить не положено. — Вон, на скамеечке посижу, ладно?
— Хорошо, — неожиданно согласилась она. — Но чтоб сидели — и больше никуда!
— Если вы со мной рядом побудете, — пробормотал, стараясь излишне не опираться на нее. Неудобно все же слабость перед женщиной проявлять, даже если она тебя уже видела во всех видах. Не настолько у меня отбило мозги, чтобы не помнить, кто за мной горшки выносил, да еще и подмывал. Хотя я бы это лучше забыл навечно. — Хорошо-то как, — сообщил, подставляя лицо под тепло солнца. И на всякий случай доложил: — Уже почти нормально себя чувствую. Слабость, но пройдет через пару дней, если сытно кормить. Нельзя чего-нибудь вкусного?
— Нет, — решительно отрезала она, усаживаясь рядом, — ничего жирного, особенно мяса и рыбы, копченостей, бобов, овощей, пшена, ячменя. Если бы мы были в более приличном районе, отобрала бы молоко и все молочные продукты, а также сладости. Многие из этих продуктов еще тяжелы для желудка, а молоко и многие овощи подвержены брожению.
И тут мой живот в неподходящем месте издал не особо красивый звук.
— Извините, — покаялся смущенно. — Оно само.
— Вот-вот, — сказала Арлет определенно с усмешкой. — Можете сколько угодно считать себя выздоровевшим, однако, судя по происходящему, легкая дисфункция кишечника сохранилась. Возможен жидкий стул, а метеоризм прямо наблюдается. Я бы и солдата не выписала в таком состоянии.
— Увы, я слишком за многое отвечаю и не могу позволить себе лежать, даже при наличии… метеоризма.
Выдумают же слова, прямо сказать нельзя. Хотя женщине, наверное, неудобно выражаться.
— Обходились как-то ваши офицеры без мудрого руководства добрый месяц. Под вашим руководством научились жечь индейские поселки и уверенно продолжили применять практический опыт.
Как будто в том есть нечто плохое.
— Так что же мне можно кушать? — жалобно спросил, не пытаясь вступить в бессмысленный спор. Каждый должен заниматься своим делом. Она — лечить, я — отдавать подобные приказы. Другого варианта прекратить эту войну не существует.
— Сухарики, — сообщила, запнувшись.
Видать, сбил с очередного монолога о милосердии и добре. И ведь не наивная девочка, повидала кой-чего в жизни, а сразу заводится. И не смей говорить «спасибо за спасение от смерти». Она ни при чем, тебя спас милосердный Господь. Так что помалкиваю с благодарностью не из грубости, а чтобы не выслушивать привычного отнекивания. С моей точки зрения, как раз Всевышний тут ни при чем. Он за мной дерьма не выносил.
— Из белого хлеба обязательно.
Каковых у нас осталось совсем немного, и выдавались, еще до того как свалился окончательно, исключительно раненым и больным. Пару штук для полковника, видать, сохранили. Не больше.
— Супы на разбавленном бульоне с отварами овощей.
— А нежирное мясо и рыбу? — жадно спрашиваю, чувствуя, как организм радостно встрепенулся при упоминании, и одновременно опасаясь повторения прежнего, когда, нигде не задерживаясь, выливалось моментально.
— Чуть-чуть для начала, посмотрим на результат.
— Ну не думаете же, что я не способен себя ограничить?
— Вы постоянно требовали, чтобы воду кипятили и сырой не пили, а сами?
— Дурак был, — честно сознался. Не уверен в причине, не сразу началось, но Бэзил уверял, что эти крошечные гады сначала размножиться должны, и это занимает разный срок при разных заболеваниях. Потому связь редко заметна. Тот случай очень подходит. — Жара, бой. Весь вспотел. Ну кто же думал, что так выйдет. Моя вина.
— У нас на удивление мало больных на почти две тысячи военных, — задумчиво сказала Арлет. — Благодаря вашим приказам и мерам по чистоте. Иначе не объяснить.
— Мало — это сколько?
— Не больше двух десятков на сегодняшний день.
И из заболевших благодаря жестким правилам, поддерживаемым не только моими приказами, но и усилиями бегинок, вместо трети померших от болезней всего четверо на сотню. Второй раз после Мичигана четкое подтверждение. Одно это стоило поглаживания по голове Бэзила с утешениями и выслушивания его бессвязных речей. Солдаты не хуже меня поняли, благодаря кому и чему они встают на ноги, а не ложатся штабелями в землю навечно. Если вначале опасался поползновений на женскую честь, теперь моментально разорвут свои же, позволь себе некто обидеть врачиху.
— Выходит, не зря старался. Есть нечто в этой теории! Кстати, что это за гадость заставляли пить?
— Настой багульника в смеси с лапчаткой обыкновенной…
— На болота ходили?
