– Это провокация! Я ничего не знал!
Потом градоначальник не выдержал и бросился к камере, которую посчитал главной (не приняв во внимание, что его одновременно снимают с других позиций семь аналогичных), и, одной рукой закрывая лицо, а второй пытаясь загородить объектив, заголосил:
– Прекратите съемку! Это провокация! Перестаньте снимать!
Меж тем наверху, в спецаппаратной, настоящий Сталин задумчиво и величественно походил взад-вперед по комнате, а затем угрюмо произнес:
– Я думаю, что в том, что здесь происходит, нам надо ха-ра-шенька разобраться. И лучше всего это смогут сделать наши кам-пи-тен-тные органы.
Тут, как по мановению волшебной палочки, во всех трех комнатах спецаппаратной возникли новые персонажи. И это было логично: явившийся из преисподней дьявол не мог не привести с собой своих бесов. Количество демонов ровно соответствовало числу присутствующих в помещении спецаппаратной живых людей – то есть на каждого человека пришлось по одному чертяке. Все они оказались как на подбор: одеты единообразно в униформу НКВД образца девятьсот тридцать пятого года: темно-синие галифе, заправленные в хромовые сапожки, гимнастерки защитного цвета с накладными карманами, фуражки с синими околышами и малиновой тульей. На фуражках – красные звезды, а также серебряные звезды на рукавах гимнастерок и малиновые петлицы со звездами. Все лица чем-то похожи друг на друга: молодые, гладко выбритые и стриженые, с ничего не выражающими глазами. И еще от них воняло: плохим советским одеколоном, дешевым гуталином для чистки сапог, не часто мытыми в бане телами. Вот только призраки эти оказались, в отличие от диктатора, немного недоделанными: словно бы какая-то неведомая аппаратура сбоила и по окраинам изображений появлялись, словно битые пиксели, размытые, неясные квадратики.
Двое из них – те, что оказались в комнате вместе со Сталиным и профессором, сперва подступили к технику: «Пройдемте, гражданин». Тот в первый момент опешил.
Остужев как настоящий естествоиспытатель в то же время следил, что творится в смежных помещениях. В актерской актер Волосин, лежавший без сознания, вдруг очнулся, поднялся с пола и, под присмотром призрака-энкавэдэшника, сам отошел и встал лицом к стене, возложив на нее обе поднятые руки. Примерно так же покорно действовали те, кто находились возле пульта. Все трое из числа персонала – режиссер, продюсер, звукорежиссер – покорно и словно завороженно подчинились вурдалакам, которым и делать ничего не пришлось. Все поднялись и встали лицом к стене, руки вверх.
И только техник – представитель молодого поколения, выросшего в свободной России – проявил неповиновение. «Да пошел ты!» – гаркнул он на подступившего к нему чекиста и ударил его кулаком. И вот странность! Кулак его прошел сквозь гимнастерку, портупею и самого призрака насквозь, словно сквозь облачко. Зато в груди беса этот удар образовал внушительную дыру! Сквозную дыру, через которую можно было рассмотреть стены комнаты!
Сталин смотрел на это с чрезвычайным удивлением, словно на чудо чудесное – но не на отверстие в груди чекиста, а на сам случай сопротивления доблестным советским органам. Второй энкавэдэшник, нацелившийся было на Остужева, оставил профессора и бросился на подмогу бесу, которого хряпнул техник. По пути этот храбрый чекист вырвал из кобуры свой револьвер и заорал, вдохновленный присутствием самого товарища Сталина: «Руки вверх! Лечь на землю! Стреляю без предупреждения!»
Но не на того напал. Техник сделал шаг ему навстречу и с ходу засветил кулаком прямо в лоб. Фуражка слетела, и во лбу призрака возникла отчетливая дырка!
Тут первый мелкий демон, с отверстием в груди, сумел, тем не менее, выпростать оружие, наставить на молодого человека и гаркнуть: «Руки в гору! Встал на колени!» Однако техник не послушался, схватил валявшийся рядом с ним стул, приподнял в своей могучей руке и пошел на охранника. И в этот момент раздались выстрелы. Оба энкавэдэшника стали палить в безоружного парня.
Чекисты, возможно, были призраками. Воплотившимися, но призраками. Возможно, призрачными были их револьверы. И пули в них. Но тем не менее урон они наносили самый настоящий. Смерть всегда оказывается более настоящей, чем о ней мечтаешь. Поэтому то, что вылетало из пистолетов чекистов, разрывало кожу и вонзалось в плоть. Калечило и убивало.
В молодого техника попало, по меньшей мере, семь пуль. Кровь брызнула из груди и из спины. Парень стал медленно оседать на пол.
Товарищ Сталин наблюдал эту сцену с чрезвычайным скептицизмом. Он был крайне удивлен, и ему весьма не нравилось ни то, что какой-то обычный представитель народонаселения смеет оказывать сопротивление нашим доблестным органам, ни то, что энкавэдэшники, в составе двух бесов, не смогли мгновенно с ним справиться.
Никто из троих, ни великий вождь, ни двое присных, также не думал, не ждал и не догадывался, что в дальнейшем на противодействие власти окажется способен такой типичный русский интеллигент, как Остужев. Однако профессор мало того, что – вот неожиданность для всех! – оказался вооружен, у него хватило духа и силы воли наконец-то достать свой пистолет.
Как умный человек, ученый хорошо понимал, что ему не следует тратить время и силы на мелких бесов. Бить надо в главаря. В матку. В вождя. В дьявола.
И поэтому он прицелился прямо в рыжие, чуть тронутые сединой, ненавистные усы, в бесчеловечные желтые глаза тигра – и спустил курок. В наступившей было тишине раздались один, два, три выстрела.
Земные пули восставшего из ада очень даже брали. Великий вождь, маленький рябой человечек, в испуге прикрылся ладошкой, однако остужевские выстрелы все-таки настигли его. Пробили ненадежную защиту ладони, вонзились в узкий, скошенный вперед лоб, в гниловатые зубы. Диктатор половины
