— Зачем вы делаете это?
— Я знаю, зачем я это делаю.
— Я смотрела на ваше лицо. Вы унижали себя и очень жалели, но вы совсем не верили тому, что писали. Вы играли сейчас, Дмитрий, как актер, который не верит пьесе. Женщина, которой вы адресуете это, не поймет вас. Мужчины не меняются, меняются лишь женщины, которые проходят через горе… Или через счастье. И если женщина изменится, ей будет, не обижайтесь, смешно читать экзерсисы своего прежнего возлюбленного… Вас может примирить с ней лишь поступок…
— Какой?
— Не знаю… Вам, наверное, очень хотелось бы снова быть раненым, лежать при смерти, но так, чтобы на этот раз она увидела все это и пришла к вам, но если бы она пришла, вы бы неминуемо обидели ее.
— То, что вы сказали, относится к разряду беллетристики.
— Может быть, — безучастно согласилась Анна Викторовна.
— Отчего вы так легко соглашаетесь с тем, что я говорю?
— Я люблю вас…
— Перестаньте.
Она покачала головой:
— Это не должно вам мешать: если вам понравится какая-нибудь женщина, я стану домогаться у нее любви — для вас.
— Вы не можете любить, оттого что вы шлюха.
— Только шлюха и может любить…
Воронцов поднялся из-за стола и вышел в соседнюю комнату: на печке спал Олег — божий человек, а Крутов сидел возле окна и раскладывал пасьянс.
— Как Олег? — спросил Воронцов.
— Я дал ему соды…
— Изжога?
— Нет, сода помогает организму справиться с алкогольным отравлением.
— Завтра оклемается?
— Прекрасное слово «оклемается». Вы сами из пьющих?
— Из.
— А я исключил алкоголь из употребления, как только почувствовал утром необходимость поправиться махонькой. Дед говорит: «Играй — не отыгрывайся, пей — не похмеляйся». А деды всегда умнее, хотя мы по молодости считаем их склеротическими мумиями.
— А вам дед никаких философских суррогатов по поводу «времени» не оставлял?
— Оставлял. Советовал «поспешать с промедлением».
— А вот Толстой, наоборот, утверждал: в минуту нерешительности действуй быстро и старайся сделать первый шаг, хотя бы и лишний.
— А что нам делать без Олега?
— Где три ваших верных человека?
— ЧК свирепствует, да и милиция сейчас не та, что раньше. Я людей соберу, только вот Фаддейки третий день нет, а вы сказывали, что он обещал подъехать.
— Фаддейка тоже вправе спасаться от ЧК, — ответил Воронцов. — Наш уговор с ним был тверд.
— Он знал детали вашего плана?
— Те, которые ему полагалось, — знал.
— А я в полнейшем неведении, — мягко улыбнулся Крутов, — и мне так работать трудно…
— Может быть, поэтому ваших людей до сих пор нет?
— Как знать…
— Чего вы хотите?
— Правды.
— Знание главного принципа обязано возмещать незнание всей правды. Доля ваша достаточно велика: миллион золотом.
— Я это все знаю, Дмитрий Юрьевич. Но, по здравому размышлению, я озадачил себя новым вопросом: а какова будет ваша доля? Люди — наши; руки — Олежки; оружие — мое… Задумка ваша, нет слов, хорошая: ах-бах, и лучшее из Гохрана уходит в Посад. Но ведь там по меньшей мере миллионов на двадцать можно взять! Ну, людишкам — мильон, ну, Аннушке — мильон… Значит, вам — семнадцать?
— Чуть, видимо, меньше: миллионов десять.
— А справедливо ли это?
— Видите ли, Крутов, у кого не выстроены принципы будущей операции в логической последовательности, у того не только в голове ветер, но и в делах полнейшая чушь… Как вы думаете провести операцию? Дарю вам идею. Но как вы ее реализуете?
— А вы?
Воронцов рассмеялся:
— Мы с вами будто у чекистского следователя говорим.
— Налет — и все. Смелость города берет.
— Люди сказывали мне, что вы налетами-то не очень чтобы занимались, все больше пожилыми дамами.
— Анна Викторовна посвящена отнюдь не во все мои дела.
— Так ведь и помимо Анны Викторовны я кое-кого знаю. Как вы намерены осуществить налет? Как вы проникнете в Гохран? Кто покажет вам переходы из отдела серебра в отдел бриллиантов? А откуда вам будет известно, в каких сейфах хранятся бриллианты, а где — сколки? Кто вам все это даст?
— Вы
— Точно. Я. А теперь возьмите карандаш и рассчитайте доли для всех нас. Вам мало миллиона? Ладно. Полтора.
— Ну, знаете вы ходы, переходы и залы, где бриллианты лежат, Дмитрий Юрьевич! Ну, ключом вы завладеете от ворот! Один-то все не унесете? Охрану — хоть и малочисленную, но вооруженную — не снимете! Сейфы без Олежки не откроете! Товар на чем повезете? Извозчика попросите ждать? «Мол, сейчас Гохран ограблю — и поедем»… Или как? Ваши пятнадцать миллионов поровну. Вот мое условие.
— Что?! — перейдя на шепот от гнева, медленно выдохнул Воронцов. — Что ты говоришь?!
Крутов впился глазами в лицо Воронцова, словно наслаждаясь его яростью. Откинулся на спинку стула, рассмеялся:
— Все. Как говорят на собраниях — отвожу. Я ждал, что, ежели вы согласитесь половину отдать, — значит, не быть бы мне после дела жильцом на земле: помог — и нож в лопатку; а вы торговались честно, без подлости.
— Ну-ка, Крутов, — услыхали они голос за спиной и враз обернулись. На пороге стояла Анна Викторовна. — Постарайтесь запомнить, что я скажу… Третий никогда лишним не бывает, особенно когда приходится иметь дело с вами. Наш с ним третий, — она кивнула головой на Воронцова, — станет смотреть за каждым вашим шагом. И вы знаете, что с вами будет, если станете нитки на шею мотать… Знаете или нет?
Лицо ее было белым, как бумага, глаза — снова как в домике на Плющихе — остановившимися, неживыми.
— Ну? — спросила она. — Закончим на этом?
— Закончим, — сказал Крутов, и Воронцов заметил, как у него в глазах блеснуло яростью — жестокой, но бессильной.
«Из ответов Л. Б. Красина на вопросы группы руководящих деятелей лейбористского движения.
15. …И эти
В рыбацкой деревушке Кясму, неподалеку от Раквере, берег был пустынный: лишь несколько рыбаков блеснили щуку. Вода в заливе цветом была похожа на листовое железо — серая с внезапным фиолетовым переливом. Два рыбака, отвернув голенища кожаных болотных сапог, зашли особенно далеко, за последние валуны. Кясму отсюда казалась игрушечной: семь домиков, крытых по-шведски толстыми камышовыми крышами; причал, выдающийся в море легкой рапирой; деревянная маленькая кирха — и тишина, прорезаемая изредка криками чаек.
— Слушайте, старина, — негромко говорил Исаев резиденту Роману, наматывая леску на трещотку. — Я сейчас передам вам несколько фотографий: там портреты тех, кого официально командировали в Ревель. Один из этих людей встречался с Воронцовым в «Золотой кроне».
— Хорошо. Это выясним.
— Вы сообщали о новом резиденте французов Круазье. Можете посмотреть за ним внимательно? За всеми его контактами?
