Даша помедлила, прежде чем ответить. Ей очень хотелось написать историю Леры, но там, в подземелье, она пообещала Лере молчать и сохранит ее тайну.
— Пусть призраки остаются в Будапеште, — ответила она, зацепившись взглядом за цветной зонт в руках Олеси.
— А зонт я заберу с собой, он мне нравится, — сказала сестра.
У них все получилось. Сидя в машине рядом с Лешей, увозящим ее из Будапешта, Лера ликовала.
Затеряться в лабиринте не составляло труда. Сложнее было выбраться, ведь выход был только один, и Леру не должны были заметить. Для всех на свете, а главное — для мужа, она должна была навсегда исчезнуть в подземельях Будапешта. Она хорошо изучила супруга и знала, что он вызовет полицию, заставит прочесать все помещения, включая служебные. Ни одна запертая дверь не остановила бы его. И тогда приятель Леши вспомнил про манекены. Спрятаться на виду у всех было рискованно, но посетители внимательно разглядывали только наряженные фигуры в первых залах, а доходя до дальних, скучающе отворачивались. Их расчет оправдался, они рискнули — и выиграли новую жизнь для них обоих.
Ей еще предстоит выправить документы на новое имя, покрасить волосы и изменить внешность… Больше никаких ярких красок, ей придется слиться с толпой. Лера поглубже надвинула на рыжие кудри капюшон черной ветровки, которую купил для нее Леша. Она еще будет долго вздрагивать, слыша имя мужа и видя на улице похожий силуэт. Но теперь она не одна, Леша не даст ее в обиду.
— Кстати, — продолжая рулить по пустынной дороге, он с нежностью взглянул на нее, — куда ты дела обручальное кольцо?
— Надела на палец манекену, — усмехнулась Лера. — Пусть это станет еще одной загадкой моего исчезновения.
— Наверняка журналисты раздуют из этого зловещую историю и спишут все на привидений, — заметил Леша.
— Я не против, — отозвалась Лера. А про себя подумала, что жестокие мужья бывают страшнее чудовищ. И тогда единственный способ спастись — это самой на время стать призраком…
Иван Погонин
Отпечаток на манускрипте
1
Делопроизводитель Департамента полиции Василий Иванович Лебедев приложил тяжелую медную пепельницу к затылку. Кузнечные молоты, бившие в его голове, немного поутихли.
«Как же я домой добрался? Ни черта не помню. А Зина молчит, за все утро ни слова не проронила…»
Старания надворного советника вспомнить, чем окончился вчерашний вечер, прервал противный звонок телефона. Кузнечные молоты в голове стали работать в два раза быстрее. Лебедев схватил трубку и, морщась, поднес к уху. Ответил, едва ворочая пересохшим языком:
— У аппарата.
— Вася! Вася, голубчик, скажи, что он у тебя! — Вилька кричал так громко, что голова у Василия Ивановича чуть не лопнула.
— Кто у меня? — отстраняя трубку от уха на безопасное расстояние, прохрипел делопроизводитель.
— Алло? Алло, ты меня слышишь? Манускрипт у тебя?
Память стала возвращаться.
Вильгельма Энгельгарда — однокашника по юнкерскому училищу — Василий Иванович встретил совершенно случайно и поначалу не узнал. Да и мудрено было узнать в роскошно одетом светском льве вечно голодного лопоухого юнкера.
Бедного остзейского барона приняли в Киевское пехотное училище на стипендию как сына почившего в бозе героя недавно минувшей войны. Матушка Вильгельма, на руках которой осталось еще четверо братьев и сестер барона, никакой материальной помощи сыну не оказывала, считая, что он прекрасно проживет и на казенных харчах. Энгельгард, росту в котором было без трех вершков сажень, таял на глазах, но никому не жаловался. Как-то Лебедев увидел, что Вилька жует замазку из зимних оконных рам. Вася стал подкармливать немца, благо регулярные посылки из дома и ежемесячно получаемая от отца «красненькая» это делать позволяли.
На втором году обучения Энгельгард внезапно оставил службу.
За прошедшие тридцать лет они ни разу не виделись.
Вчера бывшие друзья встретились на набережной Фонтанки. Виля сжал Василия Ивановича в своих медвежьих объятиях и, не слушая никаких возражений, потащил к Палкину.
