выстрел из сигнальной пушки на захождение, еще на трапе Бахметьев приказал сниматься с якоря.
– Александр Святославович, готовьте отчет в Выборг, а я приступаю к исполнению своих обязанностей как командир крейсера. Экспедиция для нас закончена, вне зависимости от итогов ее завершения. Предлагаю назвать пролив проливом Александра.
– Мне кажется, что его следует называть проливом Святослава. Без него мы бы не рискнули следовать сим мелководным фарватером.
– И то верно! Разрешите откланяться, дела!
Якорь выбран и обмыт, паруса поймали ветер, и крейсер набирает ход в обратном направлении. На этот раз Дмитрий Семенович решил следовать ближе к берегу Сахалина – стремился обнаружить там присутствие людей. Но на острове никаких признаков жилья. Ни дымка, ни костра, ни лодок. Обнаружили небольшой скалистый остров в южной оконечности Сахалина, не отмеченный на голландской карте, но существовавший на карте отца под названием Манерон.
Первые суда были отмечены только южнее островов Теури и Яджишири. Вошли в бухту Ишикари. Там тревога, навстречу выскочили несколько джонок и большое гребное судно. Пытаются создать строй и не подпустить к берегу. Тот пуст, судя по всему, селиться у моря запрещают. Береговых укреплений нет, довольно большой пляж, удобный для высадки. Справа, где начинаются холмы, небольшое селение и пара причалов. В глубине видны строения, но это достаточно далеко от моря. Там Саппоро. Нечто, напоминающее порт, обнаружено еще правее и нанесено на карту голландцев. Это Отару.
Кораблики японцев из кожи вон лезут, стараясь помешать. Особенно на галере стараются. Поют что-то воинственное и ритмичное. В бинокль видно, что все гребцы бородатые, а воины волос на подбородке не имеют. Подгоняют гребцов плетками. Маленькие джонки, трепеща бамбуковыми жесткими парусами, готовятся к бою, жаровни на батарейной палубе дымят. Немного смешно выглядит: стайка мелких горластых собаченций решила напасть на огромного слона. Самый большой из кораблей длиной примерно в два командирских катера. Не думаю, что этим ребятам очень нравится их затея, но плетки на палубе галеры заработали чаще.
Мы шли под двумя кливерами, держа минимальный ход, с тем чтобы штурманам было удобнее снимать берег на кальку. Все были заняты, и только боцман стоял у блока управления спаренным пулеметом Владимирова. Он контролировал действия противника. Сама установка находилась на корме, и возле нее никого не было. Боцман держал рукоятки управления, между которыми находился довольно большой кольцевой прицел. Башня повизгивала приводами и редукторами. Эти звуки дополнительно отпугивали японцев. Им было непонятно, что это такое и чем может им угрожать.
Через пару миль «преследования» сигнальщик доложил, что из порта Отару вышли еще парусные кораблики и идут на пересечение курса. Всего японских кораблей набралось больше двадцати. Большой опасности они не представляли, только в навигационном плане. Так и случилось! Подошедшие от Отару корабли начали выполнять поворот, замешкались немного и, чтобы не столкнуться между собой, отвернули нам под нос. Даже на очень небольшой скорости удар форштевнем оказался катастрофическим для маленького деревянного кораблика, который просто развалило на две части. Капитан-лейтенант Бахметьев объявил шлюпочную тревогу, выполнил разворот и стал подходить к месту катастрофы. Что тут началось! Японцы как с цепи сорвались и открыли огонь по плавающим в воде людям, стремясь их утопить раньше, чем мы успеем их спасти. Но выстрелы прозвучали, и боцман дал очередь под нос их флагмана. У того единственного на мачте болтался какой-то незнакомый вымпел.
Дело усугублялось тем, что никаких сигналов японцы не знали, не понимали, что пишут им сигнальщики, и не разбирали флагов расцвечивания. Дикари! Пулемет их не успокоил, и тогда Бахметьев приказал дать холостой залп из носовой башни, чтобы прогреть стволы, потому что мы шли на сближение. Матросы по боевой тревоге уже заняли места у противоабордажных орудий и пулеметов. Дело закончилось тем, что пришлось произвести выстрел по флагману главным калибром почти в упор. Фугасный ныряющий снаряд взорвался в подводной части под самым бортом, и вместо одного экипажа пришлось спасать два. Но остальные повернули к берегу и улепетывали с максимальной скоростью, которую смогли развить. Среди спасенных не было ни одного воина: при попытке их спасти они отпускали обломки и шли на дно. Моряки, у которых не было доспехов и все вооружение состояло из довольно длинного ножа, охотно цеплялись за борта, но в шлюпку влезать отказывались. Мы спустили катер, взяли шлюпки на буксир и потянули их к берегу. Когда до него оставалось метров сто – сто пятьдесят, японцы отцепились от бортов и поплыли самостоятельно в сторону пляжа. Тут же появились вооруженные люди – вылезли из-под деревьев и из-за камней. С моря мы наблюдали, как спасшихся людей сгоняют в плотную кучу, подгоняя их копьями. Что их ждало на берегу, мы не знали.
В общем, противник оказался довольно странным, и мы не были готовы к встрече с ним. После этого Бахметьев решил больше близко к берегу не подходить. Подняв последнюю шлюпку, распорядился ставить максимальное количество парусов, и крейсер быстро ушел от негостеприимного берега. Все произошедшее показывало, что серьезных противников в этой части моря нет, а вот на берег сходить не стоит. Связались с Генштабом, сообщили о происшествии. На удивление Бахметьева, почти никакой реакции оттуда не последовало, кроме распоряжения следовать в район Нагасаки и попытаться там войти в порт. Разрешалось применить оружие в случае сопротивления. По сведениям Генштаба, порт Нагасаки был открыт для посещения европейскими судами. Бахметьев продолжал следовать вдоль японского побережья, попутно корректировал голландскую карту, приводя в порядок путаницу со склонениями и точнее обозначая ориентиры.
Поведение японцев в остальных местах мало отличалось от Хоккайдо. Но теперь имеющий превосходство в скорости крейсер просто уходил от преследователей без стрельбы и столкновений.
Прошли Восточной Цусимой и довернули на юг, входя между мелкими островами в территориальные воды Японской империи. На всех островах, мимо
