прожигало его жаждой.
Перед глазами все плыло. Он посмотрел на свои руки и запястья, которые покалывало словно маленькими иголочками, и увидел стаи насекомых с раздувшимися от его крови черными брюшками. Руки были полностью покрыты ими. Шея тоже. Похоже, это мошки, так как почва большей частью болотистая. У него не было ни сил, ни равновесия сбросить их с себя, поэтому он позволил им кормиться. По крайней мере, хоть у кого-то есть что попить. Люк улыбнулся, но верхнюю часть черепа пронзила боль. Потребовалось несколько секунд, чтобы согнать с лица улыбку и погасить ослепительную белую вспышку в голове. Он хотел поделиться мыслью с молча бредущим Домом, но не смог произнести ни слова.
Интересно, осталась ли у него в суставах хоть какая-то синаптическая жидкость? Ужасный скрежет и пощелкивание костей отдавались во всем теле после каждого неуклюжего шага. Перед глазами плясали белые точки. Чтобы обернуться и проверить Дома, ему приходилось останавливаться и разворачиваться всем телом, потому что любое движение шеи вызывало в голове вспышку боли. Поэтому он перестал оглядываться и проверять Дома. А когда он останавливался, чтобы перешагнуть через камень или упавшее мертвое дерево, Дом часто натыкался на него и ворчал. Они шли так близко друг к другу и настолько медленно, что любая остановка грозила свалить их обоих с ног.
Люк был так измучен душой и телом, что уже не думал о беднягах Хатче и Филе, которых они оставили позади. Что касается преследовавшей их твари, он и мысли не допускал о ней в своем изможденном и бредовом состоянии. Здесь он был бессилен. Все равно они снова встретятся с ней, и довольно скоро. Он знал это. Дом, судя по всему, тоже.
В два часа дня Люк отбросил костыль и опустился на четвереньки. Он пополз бы дальше так: лучше держать разбитую голову ближе к земле.
Дом сказал что-то, но он не расслышал, что именно. Стоя на небольшой возвышенности, Люк указал перед собой в сторону видневшейся среди деревьев прогалины, привлекательно пестревшей светлыми и темными пятнами. Еще там было сыро, и он задался вопросом, можно ли извлечь влагу из торфяной почвы.
У него за спиной Дом щелкал костылем о камни и корни деревьев, продолжая неуклюжий спуск. Каждый шаг его спутника сопровождался недовольным ворчанием.
У подножия возвышенности Люк лег на холодную землю и закрыл глаза. Он осторожно положил распухшие красные руки на повязку, будто придерживая осколки своего черепа. Ткани мозга, должно быть, раздулись от большого отека, потому что он чувствовал толчки в нижней части позвоночника.
Он представил себе врача, который запретил ему двигаться. Не двигайся. Это худшее, что ты можешь делать при травме головы. Интересно, была ли в словах воображаемого врача доля правды? Он ничего не знал о первой помощи. Ни о выживании, ни о том, как найти воду и пищу, если супермаркеты закрыты. Ни о том, как узнать направление ветра, или какая информация содержится в цвете неба. Он просто реагировал на дерьмо, которое уже случилось. Потерял надежду, был сломлен и обречен.
– Я представитель поколения засранцев, – беззвучно произнес он и тихо рассмеялся. Мы не смогли найти воду в водохранилище. Мы не вынесли лесной прогулки. Мы всего лишь птенцы, выпавшие из гнезда на суровую землю.
Он подумал, что услышал шум воды, и сел. Но это было лишь дуновение ветерка. Поэтому он стал обсасывать листья, на чьи горькие восковые лепестки попали капли дождя. Обошел поляну, будто она была циферблатом, а он – минутной стрелкой. Иногда на язык попадала целая капля воды, но ее не хватало, чтобы смочить горло. Он лизал влажную кору деревьев. Открыл рот и подставил его небу, но дождь падал на лицо, а не в его зияющую глотку.
Краем прищуренного глаза, болевшего даже от слабого света, он увидел размытую фигуру Дома в оранжевой куртке. Тот собирал листья и кусочки коры, пытался высасывать из них воду. Словно это были раковины устриц, а он глотал их скользкое мясо. Его лицо превратилось в грязную, заросшую бородой маску.
Люк проверил компас и приложил покрасневшую руку к левой стороне головы, как певец, пытающийся взять нужную ноту. Одним глазом, который словно затянуло коричневым дымом, он увидел, что они ползут в правильном направлении. А потом вспомнил, что видел, взобравшись на дерево. Тот дальний край леса. Установленную границу и плоские мшистые камни за ней. Еще он вспомнил, что видел там воду. Кажется, видел. Вода наверняка собиралась во впадинах между камней, куда он сможет втиснуть свое лицо.
Во влажном воздухе жужжали мошки и собирались как железные опилки на окровавленном тюрбане повязки.
Он встал. Ему захотелось дойти до конца леса. Короткий отдых придал сил.
– Пошли. Уже близко, – попробовал он сказать Дому, но вместо слов раздалось какое-то бульканье. Он яростно сглотнул. Знал, что это был последний раз, когда он что-то говорил.
Дом заковылял к нему, и они покинули поляну.
Около шести вечера пришлось снова остановиться. Он подполз к большому валуну, потому что от приступа головокружения у него свело желудок и начался озноб. Где-то за спиной Дом издал звук.
Голос Дома показался неестественно громким. Это было не совсем слово, скорее вопль облегчения от того, что Люк позволил им сделать еще один привал. Сейчас они останавливались очень часто. Отдыхали столько же, сколько шли. Каждые несколько метров. И им приходилось постоянно облизывать камни и обсасывать влажные листья. Вдалеке Дом запнулся обо что-то, подбросив в воздух ворох листьев.
Когда головокружение отступило, Люк прищурил один глаз и встал, чтобы двинуться дальше. Постанывая и спотыкаясь. Попытался что-то прохрипеть,
