— Белорус?
— Русский.
— Давно оттуда?
— Давно.
— Перебросили с войсками?
— Нет, я здесь был на каторге.
— Политический?
— Да.
— Давно в партии?
— Десять лет.
— А самому сколько?
— Двадцать восемь.
— Чин?
— У нас чинов нет… Поставлен командовать полком.
— За десять лет службы.
— Я служу только пять лет.
— Вы не поняли. Я имею в виду партийную службу.
— Партии не служат.
— Экой ты тщательный в формулировках. Не изволите ли чайку?
— Мне бы лучше ответ получить.
— Ах, да, да, конечно… Но, видите ли, мы ведь не прежние генералы в прежней царской армии. Мы живем на демократических началах. Я обязан, прежде чем дать ответ, посоветоваться со своими коллегами, с моими друзьями-солдатами.
— А чего советоваться-то? Мы у вас не пушку просим. Сами вы как настроены?
— Оптимистично, — улыбнулся Молчанов. — А вы?
— Тоже.
— Вы, когда читали этот документ, очень нервничали. По-видимому, ждали, что я прикажу вас немедленно расстрелять, не так ли?
— Всяко может статься.
— А вы бы разве могли убить парламентера?
— Нет.
— А зачем так плохо думали обо мне?
— Я об вас не плохо думал, — улыбнулся парламентер, — я об вас с перспективой думал.
— Ну, что ж, — сказал Молчанов. — Мило. Я скажу моим людям, что командиры у красных отнюдь не вандалы и не изуверы, а вполне приятные молодые люди.
— Это вы к тому, чтоб я нашим сказал хорошо про вас, господин генерал?
— Война не торговля, принцип баш на баш тут не годится, — сухо заметил Молчанов.
— Я врать не буду. Я честно все скажу.
— О, это великая жертва — сказать честно про белого пса, наемника японского капитала, губителя русского народа, на костлявых руках которого кровь тысяч замученных женщин и детей. Надеюсь, вы заметили сходство между портретом, написанным у вас, и мной, так сказать, оригиналом?
— Художники — народ особый, — вон есть и такие, которые пишут про нас — «кровавые красные псы, опьянев от русской крови, истоптали матушку- Россию, осквернили могилы отцов и продали нашу страдалицу-родину еврейскому интернационалу».
— А что, разве это неправда? — не сдержавшись, воскликнул Молчанов.
— Да не совсем вроде бы я похож на портрет, написанный вами.
— Не я написал этот портрет, а история!
— В таком случае она его и закрасит, история-то…
Молчанов отошел к двери, распахнул ее и сказал:
— Полковник Кремнев! Отвезете парламентера к красным позициям на броне. О погоде говорите сколько угодно, про политику воздерживайтесь,
— До свидания, господин генерал, — сказал парламентер Уткин.
— Прощайте.
Когда парламентер вышел из кабинета и, сев в броневик, укатил, Молчанов взял послание Блюхера, внимательно прочитал его еще раз, походил по мягкому ковру, заложил руки за спину, а потом сунул два листка в камин и долго смотрел, как бумага скручивалась в черный жгут, корчась на красных угольях.
ПЕРЕДОВЫЕ КРАСНЫХ ВОЙСК
На КП адъютант подает стакан спирту только что вернувшемуся парламентеру Уткину.
Уткин выпивает залпом, нюхает рукав, стоит мгновение с раскрытым ртом, грызет сухарь, протянутый ему Блюхером, и только после этого с шумом выдыхает из себя ядреный медицинский запах и блаженно улыбается.
— Что он сказал? — спрашивает Блюхер.
Гржимальский стоит белый, натянутый как струна.
— А ничего толком не сказал, товарищ главком.
— Про срок его предупредил?
— В самом начале сказал: срок три часа.
— Сколько прошло? — спрашивает Блюхер Гржимальского.
— Три.
— Все, — говорит Блюхер. — Была бы честь предложена. Хватит. Где Постышев?
— У прямого провода, с Дальбюро говорит,
— Пожалуйста, пригласите его сюда.
— Есть.
— Командарм Серышев?
— Я.
— Товарищ Покус!
— Здесь.
— Яков Захарович, тебя назначаю командующим всеми войсками, которые начнут атаку Волочаевской сопки.
— Есть.
— Конев?
— Здесь.
— Хорошо. Петров-Тетерин?
— Я.
— Хорошо.
Входит Постышев.
— Начинаем, — говорит ему Блюхер.
— Отказал Молчанов?
— Да.
— Позвольте пойти на передовую? — спрашивает Гржимальский.
— Нет. Вы мне понадобитесь здесь.
Постышев одевается и идет следом за Покусом.
— Куда? — спрашивает Блюхер.
— В окопы.
— Я буду позже. Сигнал для начала, как обусловлено.
— Понятно. Счастливо, Василий Константинович.
— Счастливо, Павел Петрович.
Постышев и Покус уходят.
— Как с танками? — спрашивает Блюхер.
— Остался один, который может работать.
— Его бросить на поле сразу после начала наступления.
— Так у него ж пулемет заклинило.
— Ничего. Пусть прет без пулемета.
