чаще и чаще ловил себя на мысли, что хотел бы видеть Седьмого в роли своего наставника.
Внезапный протяжный хрип заставляет всех присутствующих вздрогнуть. Жослен Фейад с треском рвёт на шее белоснежный воротничок, сипло дышит, наваливаясь на стол всем телом. Пьер Робер тут же бросается к входной двери, чтобы впустить хоть немного воздуха. Бастиан сдвигает в ряд несколько стульев, и Фейада укладывают на них.
Седьмой покидает своё место и быстрым шагом выходит за дверь. Складки плаща, колыхаясь в такт его шагам, создают подобие ветерка, и Бастиана на мгновенье отпускает тяжёлая, мутная духота.
— Врача в зал заседаний! — разносится по коридорам Оси сильный голос Седьмого.
— Не надо врача! — хрипит Фейад. — Я здоров! Оставьте меня в покое!
Он яростно отталкивает Каро и Робера, пытающихся его удержать, падает, на четвереньках отползает к стене, где садится, тяжело дыша. Обводит присутствующих безумным взглядом и кричит, будто выплёвывая обрывки фраз:
— Руки прочь! Я здоров! Я не уйду с поста! Это место — моё! Я достоин! Не позволю его отнять! Я Советник!
— Вот только психа нам в команде не хватало, — презрительно цедит Робер и отходит в сторону, пропуская к Фейаду Седьмого и примчавшегося врача.
Бастиан отходит к столу, спокойно собирает в стопку свои бумаги с отчётами, укладывает их в старинную кожаную папку. В суете вокруг толстяка Фейада он чувствует себя лишним. «А ты хорош, Жослен, — думает он с усмешкой. — Тюфяк тюфяком, а за пост мёртвой хваткой держишься. Только если захотят тебя переизбрать — не поможет. А захотят обязательно, если ещё раз дашь слабину».
Седьмой возвращается на своё место, ждёт, когда шум в зале заседаний немного притихнет, и обращается к Советникам:
— Коллеги, на сегодня я считаю наше заседание закрытым. В таком душном и жарком помещении кому угодно станет плохо. Мы вернёмся к обсуждению проблем города через три дня. Советник Фейад, я желаю вам скорейшего выздоровления. Не пренебрегайте помощью врачей.
Высокая фигура Седьмого склоняется в вежливом полупоклоне и исчезает в лифте в самом тёмном углу зала заседаний. Этот лифт, ключом к которому владеет лишь один человек, наравне с маской и старомодным плащом помогает Седьмому сохранять инкогнито. Никто не знает, откуда он приходит и куда уходит. Так велит традиция.
Вместе с остальными Бастиан покидает душный зал, проходит по вытертой ковровой дорожке до лифтов и сворачивает на лестницу. Он тоже следует заведённой традиции: спускаться только пешком. Десятком этажей ниже его догоняет Советник Робер.
— Каро, погоди! — окликает он.
Бастиан терпеливо дожидается, пока Пьер преодолеет лестничный пролёт и отдышится.
— Теряешь форму, — сурово отмечает Советник Каро. — Вроде такой же подтянутый, но откуда одышка?
— Так духотища же! И тебя бегом догонял. Ты куда сейчас?
— Возьму машину и во Второй круг.
— А я тебя хотел пригласить на бокал бурбона с отличным стейком.
— В другой раз, дружище.
Пьер ерошит пятернёй рыжеватые волосы. Свет, падающий из окна, подсвечивает розовым его оттопыренные уши, и Бастиан вспоминает, как в школе любил подносить к затылку будущего Советника пару светодиодных лампочек. Воспоминание заставляет его губы растянуться в улыбке.
— Ну, тогда в другой раз, конечно, — разводит руками Пьер. — К Веронике едешь? Как её самочувствие?
— Уже лучше, — сдержанно отвечает Бастиан. — Врач сказал — ничего серьёзного, женская хворь.
— Ничего серьёзного? — изумлённо переспрашивает Робер. — Если бы я своими глазами не видел, может, поверил бы врачу.
— Она сама виновата, — равнодушно отвечает Бастиан, продолжая спуск по ступенькам. — Бросила пить таблетки. Эти, которые наши женщины принимают поголовно для красоты и здоровья. Горничная сказала, что мадам их не пьёт с полгода, прячет в комод.
— Зачем?
Бастиан пожимает плечами.
— Кто ж знает, что может женщине в голову прийти. Но, судя по всему, отмена таблеток по ней и ударила.
— Ты не говорил с ней об этом?
— Нет. Не хочу выслушивать бессмысленный лепет в ответ.
Пьер останавливается, опирается руками о перила винтовой лестницы.
— Бастиан, остановись. И послушай.
Советник Каро поднимает голову, устало смотрит на друга.
— Давай без нотаций, Пьер. Я сейчас не готов быть покорным слушателем.
— Я понимаю тебя, Бастиан. Но и ты пойми: сейчас твоей жене нужно человеческое отношение. Тепло, чуть больше ласки и заботы. Она у тебя одичала, Бастиан. Зажатая донельзя. С ней даже говорить тяжело.
