С каждым его словом Акеми всё сильнее бледнела, и наконец, не выдержала:
— Не мог бы ты заткнуться, пожалуйста. И так плохо.
Поль довольно осклабился, явив нехватку нескольких зубов.
— Ну раз ты такая нежная, жуй землю. Она жирная, питательная.
Боком протиснулся в узкий поход лаза и ушёл. Жиль подумал — и последовал за ним. Через полчаса вернулся, таща две миски: с жареными корешками и грибами и с куриной похлёбкой.
— Ешь, — уверенно сказал он и поставил еду перед Акеми. — Он п-правду ск-казал. Тут н-нормальная п-пища.
Девушка благодарно улыбнулась и за считанные минуты расправилась с ужином. Жиль отнёс посуду и вернулся.
— Т-ты это… Если я т-тут заночую, н-не против?
Акеми безразлично махнула рукой, завернулась в потрёпанное одеяло, влезла в выдолбленную в стене нишу и уснула. Жиль, за неимением иных вариантов, улёгся на полу у входа, положив позади себя прикрытый тканью вакидзаси.
Сон у Акеми Дарэ Ка оказался очень крепким. Потому она и не узнала, что несколько раз за ночь к ней пытались наведаться незваные гости. У гостей жадно блестели глаза, и на губах играла улыбка, предвкушающая нечто приятное. Но улыбка гасла, да и взгляд становился другим, когда посетители обнаруживали перед своим носом лезвие короткого меча, серебряно мерцающее в свете ночника. И нехорошая ухмылка Жиля заставляла гостей тут же покинуть крохотную спальню Акеми.
С утра явился Поль. И сообщил, что нашёл для новоприбывших работу. Акеми он пристроил на птицефабрику, а Жиля — грузчиком на железнодорожную ветку.
— Ты это… Не воруй хотя бы первую неделю, — сурово сказал Поль Акеми. Получил в ответ уничтожающий взгляд и сник.
За несколько дней, проведённых в Подмирье, Жиль твёрдо уяснил одно: законы тут куда более суровые, чем уличные. Случись что — бежать-то особо некуда… А случиться могло что угодно. Местные обитатели продолжали наведываться к Акеми по ночам, но их количество постепенно уменьшалось. Как-то не хотелось проверять, кто их встретит — девушка с распростёртыми объятьями или несущий вахту мальчишка с острым клинком. Подкатывали с предложениями и днём, но Акеми давала жёсткий отпор. Пытались задобрить Жиля:
— Слышь, парень, шёл бы ты сегодня спать в другое место. Три дня полпайки отдавать буду.
Жиль притворялся глухим и подобные предложения игнорировал. И всё чаще думал, что надо искать выход наверх. Проще простого было бы смешаться с толпой работников, которые возвращались в свои семьи после смены — но тогда Жиль не смог бы вернуться обратно в Подмирье: не пропустил бы контроль на пункте проверки документов. Код-то в списках грузчиков не значится, вот так вот… а значит, надо искать что-то другое.
Сегодня ночью, пока Акеми дежурит в громадном ангаре, полном клеток с несушками, вытаскивает из-под кур тёплые, с прилипшими нежными перьями яйца и складывает их в отдельные ящики, Жиль обходит один из тоннелей. Каждый день он помогает толкать по рельсам гружёные вагонетки, присматривается ко всем дверям, что встречает по пути, и не упускает случая взглянуть, что же за ними. В основном находит техподсобки и шахты с механическими лифтами; несколько раз нарывался на трапезничающих людей. Делал испуганное лицо и мямлил, что искал туалет.
Бетонные тоннели выглядели бесконечными. А выхода наверх всё не было.
«Такого быть не может, — убеждает себя мальчишка, перешагивая через дохлую крысу, слегка присыпанную шлаком. — Есть где-то выход. В тех же подсобках может быть неприметный ход за горой хлама. Здесь полно ниш. В каждой из них может быть лаз, ведущий вверх. Надо искать. Ищи, Жиль, выбирайся. Это не то место, где ты проведёшь всю оставшуюся жизнь. Ищи».
Взгляд скользит вдоль перевитых между собой кабелей. Память подсовывает картинку из книги: дерево, которое удерживают в земле толстые корни. «Кабели — это корни Азиля. Город растёт и питается из земли», — размышляет Жиль. Останавливается, принюхивается, морщится. Воздух без примеси пыли кажется чужим и пугающим. Странно: местные не носят респираторов и не пользуются фильтрами. Но при этом большинство мается жёстким кашлем.
Тоннель впереди расширяется, превращаясь в просторный подземный зал с высоким потолком и бетонной площадкой в центре, огороженной хлипкими металлическими решётками. Жиль подходит, легко перепрыгивает ограждения. Посреди площадки уходит далеко вглубь широкая шахта. Мальчишка ложится на живот, заглядывает вниз, рассматривает огоньки фонарей, мерцающих в темноте. «Будто смотришь в воду, когда ночью проплываешь над морскими огнями», — думает он. Интересно, что там за уровень?
Он отползает от края, встаёт, оглядывается. Двери, пропускающие рабочих из Второго и Третьего кругов, тут странные: монолитные, прочные, глухие. Жиль пробует просунуть между створками кончик пальца — бесполезно. Прислушивается: за стеной ясно слышится гул. Такой звук издаёт вода, бегущая в трубах под сильным напором. Водопровод — тут? Зачем он на такой глубине?
«Наверное, близко какое-то производство, которому нужно много воды, — думает Жиль, поглаживая ноздреватую грязную шкуру стены. — Целый мир тут упрятан, вот так вот. Говорил же отец Ксавье, что Азиль на самом деле куда больше, чем кажется. Как этот… который лёд, но не опасный».
Он садится, приваливается спиной к стене. Усталое тело просит отдыха и сна, в животе опять бурчит голодная пустота. Жиль прикидывает, насколько далеко он ушёл от их нового жилища, и понимает, что времени на отдых нет, только на возвращение обратно.
