– Вид-то какой кислый! Тебе бы надо в постель.
Найлу удалось выдавить улыбку.
– Я в порядке. Вот растение твое, боюсь, погибло.
– Погибло? С чего ты взял?
Они вместе отправились коридором к спальне. Не успели дойти, как из приоткрытой двери потянуло гнилью. Симеон опустился возле растения на колени и одну за другой изучил каждую из змеевидных головок. Доггинз стоял в дверях, брезгливо морщась, за спиной у него – Манефон и Милон.
Симеон достал из кармана складной нож. Ухватив самую крупную из головок, он взялся отпиливать; кожа, очевидно, была тугой. Заглянув Симеону через плечо, Найл понял, почему он остановил выбор именно на этой. Если как следует присмотреться, становился заметен игловидный шип, проколовший плоть растения изнутри; он выдавался наружу сантиметров на пять.
Взяв головку в сильные жилистые руки, Симеон ее сдавил, и та раскрылась. Внутри лежал крупный черный москит; вместе с выдвинутым жалом длины в нем било около десяти сантиметров.
Доггинз тоже опустился рядом на колени.
– Это же обыкновенный болотный москит из Дельты. Разве такой мог сгубить растение?
Лезвием ножа Симеон указал на выступающее жало:
– Вполне, если смазать вот это каким-нибудь сильнодействующим ядом, чем-нибудь вроде черт-травы. Малейшая царапина, и смерть наступает мгновенно.
Стянув с небольшого столика скатерку, он заботливо свернул из нее кулек. Затем скинул туда ножом головку, предварительно выщипнув из нее жало, и вручил сверток Милону.
– Отдай Лукреции. Пусть спалит, но чтоб свертка не разворачивала.
В столовую возвращались в задумчивости. Найла опять терзали страх и обреченность.
Когда рассаживались, вошел Уллик.
– Космин говорит, шары будут готовы через полчаса.
Было заметно, что перспектива действия наполняет его радостным возбуждением.
Слегка удивленный удрученным молчанием собравшихся, Уллик обвел всех растерянным взором:
– Что-нибудь случилось? – Когда Найл рассказал о происшедшем, возбуждение Уллика схлынуло, лицо омрачилось. – Видно, Повелитель всерьез настроился сжить тебя со света.
Найл покачал головой:
– Не думаю. Убей он меня сейчас, на переговорах поставлен был бы крест. А этого он желает меньше всего.
Симеон кивнул.
– Я согласен с Найлом. Это не что иное, как предупреждение. Дескать, если не заключим мир, гибели всем нам не миновать.
– А если, наоборот, заключим, – тихо добавил Доггинз, – гибели опять-таки не миновать, только тогда он сможет действовать уже со спокойной душой, без спешки.
– А вообще, соваться ли сюда нам? – без особой уверенности спросил Манефон. – От Хозяина и Совета зависит, заключить мир или нет.
Доггинз кивнул.
– Вот почему мы обязаны определиться нынче же, не дожидаясь, пока Совет вынесет свое решение.
– Но что мы можем поделать? – Вид у Милона был окончательно растерянный.
– Слушайте, – обратился Доггинз, – давайте рассудим все как есть. На днях, когда Повелитель попытался покончить с Найлом, Хозяин отказался заключить мир. Он заявил, что пауки в его глазах утратили всякое доверие и миру не бывать. Поэтому я считаю: реально предположить, что он не переменит своего решения и не отдаст Найла паукам. Однако он уже согласился возвратить шары, из чего напрашивается, что он готов на компромисс. Теперь остается единственный вопрос: пойдет ли он еще и на то, чтобы заставить нас уничтожить «жнецы»? Ведь если он это сделает, мы снова окажемся в исходной точке, с той лишь разницей, что теперь Повелитель будет рассматривать нас как своих врагов. А вам известно так же прекрасно, как и мне, что пауки никогда не прощают того, кто прикончил хотя бы одного из их сородичей. Мы же виноваты в гибели сотен пауков. Поэтому я считаю, что вне зависимости от того, заключит Совет мир или нет, Повелитель будет изыскивать возможности отомстить.
– Ты предлагаешь напасть на пауков сейчас, – спросил Симеон, – даже если они пытаются восстановить мир?
Доггинз кивнул.
– Я предлагаю, если получится, уничтожить Смертоносца-Повелителя раньше, чем ему представится возможность разделаться с нами.
Симеон нахмурился, кустистые брови почти целиком завесили глаза.
– Но как, откуда можем мы быть уверены, что он желает нашей смерти? – Глаза врачевателя уставились на Найла. – Из всех нас опасность больше всего угрожает тебе. Что ты сам можешь сказать?
