– А почему она вообще бьется?
– Для защиты, наверное. Обыкновенная трава не может за себя постоять.
Примерно в середине пути они миновали полусгнивший труп большой птицы; Найл рассудил, что это, вероятно, орел. Можно было видеть, что когти у нее судорожно скрючены в агонии, а клюв на безглазой морде отверст, будто в пронзительном крике.
– Птицу-то зачем губить? Они же не трогают траву.
– Зато удобряют своими трупами почву.
Найл неприязненно покосился на траву:
– Вид у нее уродливей, чем у обычной.
– Куда деваться? Иначе не уцелеешь.
Вот уже и ведущий вверх склон. За отдельными, похожими на пальцы, гранитными столбами, судя по их величине, вполне могли прятаться животные, поэтому к ним они приближались осторожно, держа «жнецы» на изготовку. Когда же достигли верхотуры, стало ясно, что предосторожности излишни. Вниз на милю тянулся склон, за ним сочно-зеленой стеной поднималась сельва. Дальше проглядывала ближняя из двух рек, та – что течет с южного конца Дельты; похожая на ленту, змеящуюся через заросли и болотистую низменность. Прямо впереди, за ручьем, возвышался холм с напоминающим башню шишаком. Теперь, когда до холма от силы мили три, он уже не был похож на голову, и шишак не имел сходства с башней. С этого расстояния он напоминал скорее некий растительный вырост или корявый пень, оставшийся от могучего дерева.
– Вид такой, будто его шваркнуло молнией, – задумчиво проронил Доггинз.
С этой позиции открывался и вид сверху на слияние двух рек у подножья северного склона холма. Очевидно, та из них, что скрыта по большей части за холмом, была мощнее и полноводнее, чем та, что различалась полностью; а уж там, сливаясь, обе объединялись в широкий и величавый поток.
Доггинз вынул носовой платок и отер лоб.
– Что-то душно. – Он тяжело перевел дух. – Температура, наверное, под сорок.
Душно было и Найлу, даром что они вдвоем стояли в тени высокого гранитного столба-пальца. Внезапное изменение температуры удивляло: на противоположном склоне было тоже жарко, но не так угнетающе. Проникнувшись вдруг подозрением, он полез под тунику и повернул медальон. Миг углубленной сосредоточенности сменился чувством облегчения; секунда, и жара перестала досаждать.
– У тебя медальон с собой?
– А как же, – откликнулся Доггинз.
– Поверни другой стороной.
Доггинз послушался и с удивлением воззрился на Найла:
– Что случилось?
– Это не жара, – пояснил Найл. – Подземная сила, вот что.
– Не пойму. Как она может нагнетать жару?
– Понижая твою сопротивляемость. Она давит тебя, а ты по ошибке думаешь, что это жара.
– Ты считаешь, она догадывается о нашем присутствии?
– Я не знаю.
Этот вопрос и тревожил Найла. Общее впечатление складывалось такое, что сила столь же слепа и невнятна, как и ветер. Вместе с тем временами она могла проявлять себя осмысленно – как тогда, когда воспротивилась издевательству над головоногами. От мысли, что она, может статься, осознает и их присутствие, сжалось сердце.
– Теперь бы присесть да отдохнуть, – помечтал Доггинз. – Но рисковать нам сейчас нежелательно. Сядешь, и оно из тебя душу вышибет, а мне еще пожить охота. Так что пойдем-ка лучше без остановки.
Они отправились дальше вниз по склону. Духота не была теперь такой несносной, и тем не менее что-то гнетущее нависало в воздухе, будто само солнце превратилось в тяжко пульсирующее сердце.
– Что это там? – спросил вдруг Доггинз.
Слева из земли торчал гранитный валун, возле которого виднелась впадина. Что-то смутно белело в ее недрах на фоне иссиня-зеленой травы.
– Кости, – удивленно заметил Найл. Доггинз подошел поближе.
– Ого, вот уж воистину был монстр!
Невдалеке отчетливо виднелись ребра-стропила и заостренный, будто у гигантской крысы, череп. За позвоночником аккуратно стелился длинный ряд хрящей мощного хвоста – впечатление такое, будто мясо мастерски очистили с костей.
Найл встряхнулся и моргнул, завидев в воздухе странную рябь, будто кто прозрачную занавеску простер перед глазами, от которой застит вид. Мгновенно насторожившись, он поднял «жнец».
Доггинз поглядел в удивлении:
