– Что ж теперь, – сказал Найл, пожав плечами, – я не хотел брать с собой тысячу людей и два десятка судов.
Симеон выжал на рыбу лимон.
– Они лишь хотели как лучше. Ты у людей в большом почете.
– Мне известно, – произнес Найл досадливо.
– Видишь ли, – Симеон качнул головой. – Быть объектом поклонения – долг правителя. – Он, видно, уже не первый день готовился сказать эти слова. – Тут уж ничего не поделаешь, положение обязывает. Для чего он, правитель? Для того, чтобы людям было с кого брать пример. Счастливая страна – именно та, где народ может искренне чтить своего правителя и уважать. Тем самым он служит народу.
– Каззак разве не так служил?
– Уважением, таким, как ты, он не пользовался. Пойми, ты же первый человек, одержавший, по сути, верх над пауками. Ты уже останешься в людской памяти, как Айвар Сильный или Бакен Мудрый. Чего еще надо?
– Верх над пауками одержала богиня, а не я.
– Без твоей помощи богиня бы с этим не справилась. – Симеон отложил вилку и заговорил живее, с чувством. – То, что произошло за несколько прошлых недель, – просто какое-то чудо. Мне самому с трудом в это верится. Когда Билдо сообщил, что ты замыслил освободить людей от пауков, я подумал: бедный мальчик, надо бы ему вернуться с небес на землю. А теперь ты фактически уже осуществил задуманное. Сказка какая-то. И ты заслуживаешь почестей.
– Я хочу, чтобы люди были свободны, – сказал Найл, – как свободны были мы в пустыне, а не тюкались лбом оземь всякий раз, когда я прохожу мимо.
Симеон вздохнул.
– Излишняя свобода людям не нужна, она их смущает. Ты не можешь дать им больше, чем они хотят. Взгляни только, что получилось у нас в городе. Жуки заявили, что все их слуги свободны и могут идти куда угодно, заниматься чем угодно. Но ведь человек этим не воспользовался, я в том числе! Чтобы люди привыкли к свободе, нужно время.
– Ты полагаешь, они когда-нибудь к ней привыкнут?
– Конечно да, если только она будет доставаться небольшими дозами. – Он обвел Найла участливым взором. – Что-то думается мне, ты нехорошо последнее время выглядишь. Какие-то проблемы?
Найл чуть подумал, затем рассмеялся.
– Просто, видно, не по душе мне быть правителем, вот и все.
Симеон намазал маслом ломоть хлеба.
– Тогда что тебе больше по душе?
– Ну, начать с того, что я бы хотел побольше бывать в Белой башне. За прошедшие шесть недель я ходил туда только дважды, и то затем, чтобы спросить совета у Стига. Мне б хотелось находиться там безвылазно дни – чего там дни, месяцы или годы! – просто изучая прошлое. Куда интереснее, чем думать о водостоках или ломать голову над проблемой жилья. В мире нет места очаровательней – я тебя туда возьму, когда вернемся. Но вот времени все никак не выберу.
– Что тебе мешает бывать там по паре часов хоть каждый день?
– Да вечно у меня запарка. Но и это не все. Мне бы хоть как-то уединиться, подумать о своем. Ты прав насчет того, что люди не знают, как использовать свою свободу. Но это потому, что им не известно, как использовать собственный ум. Свобода им начинает приедаться, и они пытаются искать, чем бы заняться. И вот я вместо Белой башни вынужден день-деньской торчать на собраниях Совета.
Симеон медленно кивнул.
– Я, кстати, и сам порой задумывался, как бы тебе выйти из положения. Если тебе не хочется быть правителем, ты можешь подать в отставку и перебраться к нам в город. Или можешь натаскать заместителя и всю дежурную работу перепоручать ему. А то взял бы да женился на Мерлью, она у тебя этим бы и занималась. Она вся в отца, любит покомандовать.
Найл фыркнул.
– Потому-то я, наверно, на ней и не женюсь.
Их прервал Манефон, зашедший в каюту с красоткой надсмотрщицей. Вайг по пятам, след в след. Тему беседы, не сговариваясь, свернули. А выйдя на палубу через полчаса, Найл ощущал на сердце странную легкость. Разговор с Симеоном заставил вникнуть в суть вопроса, а следовательно, на порядок приблизил ответ.
Не прошло и двух часов, как из-за линии горизонта начали взрастать горы Северного Хайбада. Через полчаса приблизились достаточно, так что взгляд различал остроконечные утесы из песчаника и проход между ними, через который взору Найла тогда впервые явилось море. Сердце защемило от смешанного чувства восторга и печали: все равно что повторно окунуться в мир детства. И даже какая-то дополнительная гармония вносилась оттого, что в золотистом солнечном свете присутствовал неуловимый оттенок осени.
