– Завтра отправляемся домой.
– Завтра?! – В голосе Найла слышались удивление и разочарование.
– Ты что, не хочешь домой?
– Почему, хочу. – Голос Найла звучал без особой уверенности. – А может, все же можно задержаться еще на денек-другой?
Улф положил ладонь на голову сыну.
– Думаешь, тогда ты будешь готов отправиться?
– Д-да, – опять же неуверенно выдавил Найл.
Отец, насупив брови, посмотрел на сына, покачал головой.
– Ты хотел бы остаться здесь?
– А то нет! – с готовностью воскликнул Найл. – Если бы все наши перешли сюда вместе с нами.
Улф покачал головой.
– Это невозможно.
– Но почему, отец? Тебе здесь что, так уж худо?
– Почему же. Просто я не думаю, что смог бы здесь прижиться.
– Почему?
– Не так просто это объяснить. – Отец со вздохом улегся на постель и закутался в одеяло. – Но если хочешь, оставайся, я пойду один.
– Ну зачем уж так! – воскликнул сын пристыженно.
– А что? Обратную дорогу я знаю. Хамна вызвался меня проводить до дальнего конца плато. А там до дома уж рукой подать.
– А я что, останусь здесь?
– Тебя можно будет забрать позднее. Стефна говорит, что очень была бы рада, если б ты погостил.
Соблазн был велик. Остаться в доме, где живет очаровашка Дона – почти сестренка, каждый день видеть Мерлью…
– А что венценосец?
– Как раз он это и предложил.
– А что ты об этом думаешь?
– Я б хотел, чтобы у сына была своя голова на плечах…
Через несколько минут дыхание Улфа стало ровным и глубоким: заснул. А у Найла всякое желание спать пропало. Через прикрывающую дверной проем занавеску цедился свет единственного светильника, словно живые, разгуливали по потолку тени. Откуда-то со стороны коридора доносились приглушенные голоса, звук шагов; мимо проходили по своим делам люди. До полуночи оставалось еще часа два, а в целом дворец Каззака, похоже, вообще не утихал до самого рассвета. При отсутствии дневного освещения чувство времени как-то смещается, а с ним и часы, отведенные для сна.
Остаться-то как хочется! В пещере он, по сути дела, и не нужен. С той поры как Вайг выдрессировал муравьев и осу, охота стала скорее развлечением, чем необходимостью. В нескольких милях от пещеры изобилие пищи. Сам Найл, как сказал Улф, может возвратиться сразу, как захочет. Почему бы не задержаться здесь на несколько недель или месяцев… а то и дольше?
Очень хотелось найти какую-нибудь достаточно вескую причину. Но не давала покоя мысль, что семья без него осиротеет. Тогда Найл задумался над тем, что именно его здесь держит. Первый довод, совершенно неоспоримый: Мерлью. Вспомнилось жаркое прикосновение ее губ и то, как покусывают ухо беленькие зубки. Представилась тесная близость стройных ног, и сердце зашлось от неуемного, беспричинно-радостного чувства.
Позволил себе помечтать о том, как, может, возьмет Мерлью в жены, а то еще и усядется со временем на трон Каззака. И вот тут-то в груди шевельнулось вдруг сомнение. Вспомнились слова Айрека: «А здесь, кроме еды, и заняться толком нечем…» И Найл не на шутку задумался: а каково это – год за годом сидеть под землей? Дома он, по крайней мере, волен покидать жилище и приходить когда вздумается. Там наверху ждал постижения целый мир. Мир чудес наподобие той страны муравьев или исполинской крепости на плато. Здесь же только тем и живут, что трусливо прячутся от смертоносцев.
Картина вырисовывалась совершенно ясная. Живи он в этом городе, дни протекали бы в сытости и благополучии. Родившийся здесь ребенок мог вырасти, состариться и умереть, ни разу в жизни не испытав бередящего чувства постижения нового. Отчего Дона так набрасывалась на него с расспросами о жизни в пустыне, путешествии в страну муравьев? Потому что для нее все это олицетворяет мир, исполненный и опасности, и одновременно с тем захватывающих возможностей. Для детей подземного города каждый день жизни здесь – лишь нудное, неизменное повторение предыдущего, привычка.
Вот в чем дело, внезапно уяснил Найл. Вот оно что: привычка. Привычка – тяжелое теплое одеяло, грозящее удушьем. Убаюкивает ум, нагнетая неизбывное чувство смутного недовольства. Сдаться во власть привычки – значит застыть на месте, утратить способность к изменению, развитию…
Донесшийся из-за стены приглушенный смех отвлек от раздумий: по коридору гонялись друг за другом двое ребятишек. Снова вспомнилось об играх в большой зале, О Мерлью. Окрепшая было решимость мгновенно улетучилась. О какой скуке может идти речь, если он каждый день будет видеть Мерлью?
