непонятной, угрюмой манере, что вряд ли речь идет об удовольствии. С другими очень сдержан и даже учтив. Капитаны обычно вежливы с судовладельцами, а как выйдут в море, становятся совсем другими: и выругаться могут, и подымить, и грязную шутку отпустить. Но только не ван Гюисманс. Жесткий, как доска. Сам-то он упитанный, но сердце у него сухое.
Я сетую на все это в разговоре с юнгой. Поппи его кличут. Бог знает почему. Поппи — паренек четырнадцати лет, это его третий рейс. На все таращит глаза. Мир для него еще в новинку. На матросов он смотрит снизу вверх. Я для него герой, потому что к сорока трем годам дорос до ослепительных высот — должности старшего помощника.
— Наш капитан хочет быть джентльменом, — говорю я ему, наблюдая за передвижениями ван Гюисманса по палубе.
— Джентльменом? — с восторгом подхватывает Поппи, не уловив моего тона. — Подумать только! Чистые простыни, никто тебя не обматерит, даже голоса не повысит. Не толкнет и не заденет. Вот это жизнь!
Я фыркаю:
— Всегда думаешь, прежде чем скажешь хоть слово. Каждое утро разглядываешь постельное белье. Ветры свои держишь в себе — вдруг что. Так и живешь с зажатой задницей, не расслабиться ни на миг.
Но мальчишка разгорячился, забыв о моих годах и о том, что я его корабельный бог.
— Что такого замечательного в грубости и грязи? — спрашивает он.
Поскольку я молчу (тут Поппи попал в точку), он продолжает, сердито и с заблестевшими глазами:
— Они угодят в рай, сэр. А мы с вами — нет.
Первый отряд таможенников высаживается у нас на палубе, когда до берега остается целых две лиги. Слуги ее величества! И до чего бдительны, до чего строги эти джентльмены в шерстяных костюмах. Всегда держатся по двое, следят друг за другом орлиным взором. Говорят, каждый из них должен докладывать начальству о том, как ведут себя остальные. Но я готов спорить на собственный елдык, что они ничуть не честнее одноглазого вора, заправляющего ла-рошельским портом. Правда, это все-таки Британия. Тут каждый жулик подстрижен и ходит в наглаженной рубашке.
Всего проверок четыре. Каждый раз груз осматривают, потом осматривают еще раз. Ставятся печати, заполняются бумаги, оплачиваются пошлины. Каждый раз наш капитан лебезит и подлизывается, пытается заводить разговоры, предлагает выпить — но натыкается на отказ. Все капитаны ведут себя так с таможенниками.
Но наш капитан весь взмок от пота.
— Так что у нас за контрабанда? — спрашиваю я, когда корабль проверила очередная пара контролеров и мы двинулись к устью Темзы.
Капитан ван Гюисманс застывает на месте.
— Шучу, капитан, шучу. Что мы везем? Пряности? Цветы? Опиум?
Он качает головой и утирает лоб носовым платком.
— Детали для двигателей.
Я издаю долгий свист.
— Особые разрешения имеются?
— Конечно. — Потом он бледнеет — сказывается потрясение от моего первого вопроса, — склоняет голову, словно прислушиваясь к раскатам надвигающегося шторма, и уходит.
И вот клянусь: он начинает петь. Визгливо и фальшиво, торопясь в свою каюту, размахивая носовым платком, как маленьким белым флагом.
В хорошую погоду Лондон отлично видно от самого устья Темзы. Большое темное пятно вдалеке, похожее на туман. Из него торчат фабричные трубы, но чем ниже, тем темнее. Рядом со мной у борта стоит Поппи, смотрит на эту мглу и осеняет себя крестом.
Я смеюсь, и он краснеет.
— Он и вправду такой, как о нем говорят? — смущенно спрашивает он. — Гоморра? Воровское логово?
— Это город. Самый большой в Европе.
— Но сколько дыма.
— Там живут грешники. Рабочие, голодранцы. Хорошие люди живут в селах. Плохие — в городах. — Помолчав, я добавляю: — В Лондоне все так же, как и в других местах. Просто заметнее.
Мы держим курс на Табачный док. Слова капитана о том, что команде дается свободный вечер, встречены радостными криками. Даже юнга счастлив. Он боится этой Гоморры, этого воровского логова, но ему хочется узнать побольше о городе. Я уже предвкушаю, как буду показывать ему Лондон, как он станет расставаться со своими страхами, как постепенно поверит, что люди — это всего лишь люди, даже здесь… но капитан отводит меня в сторону.
— Останьтесь. У меня для вас особое дело, — отдает он тихий приказ.
