– На севере бушует буря… С той бури к нам град или другая какая напасть прийти может. Ты по селам нашим вестового отправь. Пусть они торг припасом съестным пока не ведут. Иначе боком выйти может. А мы с благородным завтра в путь на север двинем. Надо за собой убрать то, что натворили мы… – голова Песта начинает провисать и заваливаться на грудь. Голос становится все тише и тише. – …как ворочусь, у Дорожичей поля смотреть с Лукашей будем… Ежели ходок придёт…
Последнюю фразу парень не договорил, попросту заснув сидя. Из дверей тут же появилась ведьма. Она хмуро взглянула на старосту, на Песта, и, разворачиваясь, буркнула:
– Чего расселся? Начесались языками? Тащи его теперь в дом. Снова отварами отпаивать буду…
В землянке довольно светло. Рамка, затянутая бычьим пузырем, была вынута и сейчас ютилась под лавкой. Было жарко из-за растопленной печки.
Возле печи суетилась степнячка. Она что-то постоянно бормотала себе под нос и шевелила угли в печи ухватом.
За столом сидел Людвиг. На нем была обычная холщовая рубаха и штаны из мешковины. От былого благородного облика остались только искусно отделанные сапоги.
Юноша прихлебывал козье молоко из кувшина и разглядывал угольно-черные лепешки, которые лежали в миске перед ним. Любопытство распирало, и парень, несмотря на предупреждение Кара'кан, протянул руку, взяв небольшую лепешку.
Вопреки ожиданиям, лепешка не была деревянной и жесткой, а наоборот, очень легкой и мягкой. Людвиг откусил, и чем дольше жевал, тем больше хмурился. Проглотив, парень хмыкнул и произнес:
– Недурно, но очень уж необычно…
Ведьма на секунду отвлеклась, взглянув на него, и чему-то ехидно улыбнулась.
– Слушай, а из чего это сделано, и почему они черные? – поинтересовался воздушник и еще раз откусил, продолжая говорить с набитым ртом: – Я привык, что крепленое вино горькое, мед сладкий, простокваша кислая, а рыба вяленая соленая. А твои лепехи все сразу. И кислое, и горькое, и сладкое… А как проглотишь, они еще и соленые.
– Соленое оно от костной золы, сладкое от патоки, кислое от силы моей темной, – ведьма снова мельком глянула на парня. – А горькое – от помета мышиного.
Услышав последний ингредиент, Людвиг закашлялся и начал бить себя по груди, а затем попытался запить молоком.
– Что ж ты сразу… – сквозь кашель попытался произнести Людвиг.
– А вот нечего чужое снадобье трескать, – буркнула ведьма и вновь начала ворошить угли в печи и шептать заговоры. Посреди углей стояла большая каменная кружка, в которой томился отвар. – Ты с камнем хорошо придумал, давно такого не видала, чтобы камень как глину мяли.
– Трансмутация… – откашлявшись, произнес парень.
– А ежели то не камень будет, а металл какой? Сможешь?
– Без разницы. Металл даже проще будет, у него структура другая, – пожал плечами юноша и вновь отхлебнул молока.
– Ты тогда к старосте сходи. У него дело к тебе должно быть, все одно отвар еще пару часов томить, не меньше, а без отвара я Песта будить не стану.
Молодой воздушник взглянул на специальный лежак, где уже третий день беспробудным сном спит Пест. Людвиг очень беспокоился уже на второй день, но его успокоила Кара'кан, сказав, что это она его держит во сне, чтобы быстрее восстановился его дар.
– Так от меня опять все шарахаться будут, как от призрака.
– А ты не болтай много, молча подойди и покажи, что умеешь, а потом в лоб спроси: «Где помочь могу?» И без этих вот «будьте любезны, не соизволите ли». В городе так не болтал, а тут с чего решил так говорить? Сам ведь из простого люда вышедший.
– Да я сдуру ляпнул, – буркнул парень и встал из-за стола. Он накинул легкую кожаную куртку и собирался уже выйти во двор, но получил наставления в спину:
– Как выйдешь – налево поверни и два десятка шагов сделай. Там камень лежит, чернота с красным намешана. Из него старосте миску сделай.
Дверь в дом старосты скрипнула, и на пороге показался Людвиг с приличных размеров булыжником в руках.
В доме как раз обедали, вся семья сидела за столом. Сыновья старосты и сам хозяин семейства замерли с поднятыми ложками.
Первым засуетился сам староста. Он поднялся и начал что-то говорить, но Людвиг вскинул руку с раскрытой ладонью, а затем прислонил палец к губам, прося тишины.
Юноша молча подошел к столу и сел с краю, так, чтобы никому не мешать. Булыжник он положил на стол перед собой. Оглядев всех, парень постучал по камню костяшками. После этого он раскрытой, светящейся голубым светом ладонью, нажал на центр булыжника. Рука начала его продавливать, словно и не камень это был, а крупный кусок глины.
