— Сам виноват, «яйцеголовый» ты наш, — проворчал он и вопросил: — Ну, давай повествуй, как житуха у двигателя науки?
Напиток с легким плеском наполнил рюмку, предназначенную для меня, цедясь из горлышка склоненного набок сосуда.
— Все пучком, двигаем, — ответил я в тон другу. — По-старому, короче. В основном трачу время на лабораторию. Когда выпадает свободная минутка, играю в игрушки. Смотрю фильмы, иногда читаю книги. В личной жизни сдвигов пока никаких.
— Не отыскал еще спутницу жизни, единственную и незаменимую? — хитро сощурив один глаз, поинтересовался старый друг.
Эта тема его интересует особо, мы с ним еще в школе как-то поспорили, кто первым женится. Пока ни он, ни я в официальном браке не состояли, будто нарочно уступать не желая. Так вот до возраста Христа и дотянули. Да уж, факт, мне сегодня тридцать три. Сереге будет столько же в начале декабря.
— Пока нет. Давай лучше не будем на эту тему, а то каждый раз одно и то же…
— Без вопросов. Тем более у тебя в профайле все равно статус не меняется. Хоть бы девушку себе постоянную нашел, что ли…
— Ищу. Старательно, — заверил я и плавно влил в себя содержимое рюмки.
Жидкость обожгла горло, я не ожидал такого градуса. Огненный напиток прокатился дальше, внутрь, и принес приятное тепло в пищевод. Друг по кряхтению и выражению моего лица определил удивление и прокомментировал:
— Шестьдесят лет выдержки, что ж ты хочешь! Редко бываешь, почти не участвуешь в употреблении благородных…
— Каюсь, каюсь! — согласился я. — А ты как тут?.. — поинтересовался у Марлина.
— Эти месяцы относительно спокойно. Никаких разборок не было, без крови и перестрелок обошлось, главное. В этом плане штиль, чему я только рад. Своих ребят не хочется терять, да и руки марать тоже. Сам понимаешь, да? Налить тебе еще?.. Давай-давай, пей, когда еще доведется вкушать «Браунхечстер» урожая тридцать седьмого года… Пробрало? То-то! Так о чем это я?.. Ну, в общем, развиваюсь помаленьку. Авралов вроде не предвидится, надзор не звереет, бизнес людям не мешает делать. А то были времена… К счастью, я их не застал, потому и могу позволить себе даже хобби, этот мой, если образно выразиться, придорожный трактир, приют души неукротимой…
— Мне все здесь нравится. Отличная атмосфера, не то что в этих одноликих автоматизированных…
— Во! Потому что своими руками все! И никакой искусственный интеллект с его консервной логикой не сравнится с плодами труда человеческого. По крайней мере здесь и сейчас. Знаешь, как я это вижу? Уместна параллель с коралловым рифом. По крупинкам, частицам создается, бесценное множество ресурсов и времени расходуется… И рождается детище. То, которое твое и только твое, и ты никому его не отдашь ни за какие сокровища…
— Чувственно сказал! — воодушевленно похвалил я.
Марлин осекся и улыбнулся.
— Стараюсь… — Он снова разлил коньяк. — У меня тост! — провозгласил. — Выпьем за друзей. За настоящих друзей, чтобы они были вместе, смотря не на что… ой, то есть несмотря ни на что… — поправился Серега и продолжил: — Чтобы все было так, как ни у кого, чтобы больше было классных моментов, и все мы жили дружно и счастливо! Не очень складно вышло, эх, теряю квалификацию райтера… Тем не менее. Выпьем за друзей!
— За проверенных друзей! — уточнил я.
Словно бы в подкрепление нашим словам из акустических систем зазвучала следующая в плей-листе песня. Я слышал ее не впервые, и знакомый голос пел очень даже в тему:
Мы с Марлином переглянулись и синхронно покачали головами. Надо же, какое совпадение![2]
Когда душевная композиция доиграла, Марлин спросил:
— Не знаешь, кто это поет?
— Андрей Макаревич, — ответил я. — Была такая группа, «Машина времени».
— Весьма, однако… Странно, что не слышал раньше. Явно классический русский рок. Спрошу у бармена потом все альбомы, он у меня заядлый меломан, такие раритеты иногда выкапывает в архивах…
И мы снова проучаствовали по коньячку. Помолчали, благостно глядя друг на дружку и вспоминая былое.
Внешность у Марлина не особо примечательная, обычный высокий мужчина без особых примет, не толстый и не худой, но сейчас он очень выразительно смотрелся, сидя передо мной по ту сторону стола. Поза, понятно, расслабленная, одна рука безвольно висит, другая подпирает щеку. Каштановые волосы взлохмачены, глаза уставшие, рассеянные, сейчас — даже добродушные. На шее свободно болтается галстук. Рубашки и галстуки он предпочитал футболкам и майкам еще со времен юности. Кажется, всегда стремился стать большим боссом.
