— И я не знаю, что думать, и еще они сказали, что идет Лана, что вот-вот дойдет, и им нужен контроль над воротами, я ничего не понимаю, только, что все плохо…
— Залезай на платформу, — сказал батюшка. — Быстро.
— Все плохо?
— Плохо, девочка.
Они очень быстро поехали по спиральному коридору вниз, где Аля никогда не бывала, где был код на двери, а потом — хранилище с двумя десятками разных агрегатов на зарядке. Многие тела были знакомыми — их предпочитала матушка Павлина (морское), или Есения (скользящее, многорукое), или Сусанна (подвижное, крепкое). Аля вдруг подумала, что тела Оберегов можно разложить на элементы — вода — воздух — земля, а значит, по Аристотелю, батюшке остается…
— Помоги, доченька, — сказал Алексей. — Сам я минут двадцать провожусь, а Лана идет. А с нею идет огонь. Говорил я Яромиру…
Он резко осекся, показал на тело, отключил экраны и распахнулся — Аля резко потупилась, по глазам ударило розовым, запретным, тайным. Зачем-то она поклонилась, подошла, начала отключать, переставлять блоки, нажимать рычаги. Протянула руки и достала батюшку Алексея — полтора килограмма мозга, легкий хвост спинного, обернутый вокруг тонкой спиралью. Прозрачный баскетбольный мяч с разъемами. Никогда еще Аля не ощущала такой абсолютной власти над другим человеком. Гораздо больше, чем человеком. А урони гибкий контейнер на пол, наподдай ногой о стену посильнее или топором рубани — и нет ничего, и не защитится, и не узнает, отчего погиб, потому что нет сенсорной связи с внешним миром…
Аля вложила батюшку в нишу тела, подключила сенсоры, питание, контроль… отошла и склонилась перед чудом — оживала трехметровая гора мощных сочленений, существо неизмеримо сильнее человека.
Вот сфокусировались окуляры, поднялась огромная рука. Встал батюшка, оттолкнулся от земли, отключил зарядку.
— Спасибо, доченька.
Даже голос из этого тела звучал иначе — раскатисто, свысока.
— Что мне делать, батюшка?
— Молись, Алечка… Но помни пословицу — на Бога надейся, а сам не плошай.
Больше батюшка с нею не разговаривал — прогрел резаки, подхватил в две нижние руки огромные молот и кирку и, склонившись, вышел из хранилища, переступая шестью суставчатыми ногами.
Аля посидела минутку на полу, закрыв глаза и представляя, что сейчас проснется и все окажется сном. Потом поднялась и побежала к воротам — не мимо домов, а через лес. Там было тихо и ярко, на поляне задумчиво ел траву слоненок Гришка, на ветках танцевали сороки, где-то кричала кукушка.
У ворот была толпа — Аля узнавала знакомые лица, девчонка из Второй держала Ефима, заломив ему руку за спину под странным углом, вот стояла Анфиса, вцепившись в ручки Игрековой коляски (его-то зачем сюда притащила?). Посреди толпы стоял батюшка Алексей, — а ворота уже открывались, и из них выходил немыслимый великан — в полтора раза батюшки больше, с резаком, уже гудящим раскаленной плазмой, с телом, укутанным в толстые защитные пластины из того же молекулярного стекла, что и купол Доммы.
— Лана, — выдохнули дети Второй Доммы, склонили головы и три раза стукнули себя по груди.
Лана остановилась, обвела толпу четырьмя окулярами по бокам.
— Здравствуйте, дети, — сказала она голосом глубоким и раскатистым, совсем не женским. — И ты, Алеша, здравствуй. Без цветов пришел на встречу? Двадцать семь лет не виделись! Впрочем, как говорится, дети — цветы жизни. Я, пожалуй, заберу твоих…
— Что ты творишь, Лана? — Батюшка Алексей стоял неподвижной скалой, бархатистый голос гулко отражался от купола Доммы. — Где остальные? Я же с Тихоном только вчера разговаривал…
— Откуда тебе знать, что это был Тихон, а не его голосовой синтезатор? Видишь ли, Алешенька, — Лана шагнула ближе, сочленения мощных ног загудели. — В нашей ситуации доверять можно только тому, что видишь живьем. Я с вас уже полгода глаз не свожу — все про вас знаю. Жаль, до Третьей Доммы мои боты не долетают, далеко. Но теперь у меня будет куда больше ресурсов…
— Что ты сделала со своей семьей, Лана? — с ужасом спросил батюшка Алексей. — Тихон, Нина, Малуша? Где они? Дети… — Он обвел толпу окулярами, чуть останавливаясь на пришельцах из Второй. — Вы же родились, чтобы строить новый мир, по слову Господа, с чистого листа…
— Они и строят, Алеша. Только я поменяла правила. На чистом-то листе их легче всего переписать. Нет у них других богов, кроме меня. Знакомо звучит?
И Лана вдруг прыгнула — с места, резко, страшно, как пятитонная самка богомола. Батюшка покачнулся от удара, не устоял, упал, покатился из-под нее, быстрым движением поднялся. Больше они не разговаривали — гулкие удары сменялись шипением резаков, гнулся металл, и дрожали камни Зиона. Батюшка, сбив Лану с ног и не давая подняться, трижды ударил ногой по ее боку, и стекло захрустело, посыпалось осколками. Батюшка занес молот, чтобы разбить окуляры, наполовину ослепив Лану, — но она вдруг взметнула щуп и, не глядя, послала луч из резака в толпу детей. Страшно закричала Марья, оседая в пыль, схватившись за живот. Лицо ее стало белым-белым, как торосы льда за куполом Доммы, а рот открывался и закрывался, будто она быстро и неслышно что-то говорила. Батюшка замер, повернулся, сделал шаг к девочке, и тут Лана, выхватив у него молот, не поднимаясь, обрушила удар на одно из
