Как-то подруга на одном дыхании рассказала мне в красках историю о пьяном мужчине, от которого ей пришлось отбиваться на вечеринке. Он разорвал ей платье, исцарапал лицо, сжимал горло. Все закончилось тем, что она двинула ему в глаз, но — и она постоянно повторяла это — он ее так и не трахнул. «Слава богу, ничего не произошло», — сказала она мне. Я уставилась на нее, а потом медленно произнесла: «Да. Слава богу».
У Нины завибрировал телефон, она посмотрела на него, пролистала текст и с раздражением вздохнула:
— Плевать.
— Правильно, — согласилась я, и мы чокнулись бокалами. Я еще раз сказала, что она сделала отличную презентацию.
— Точно? — переспросила она.
— Точно.
— Ты же меня не обманываешь, правда?
— Нина, я здесь не для того, чтобы тебя обманывать, — заверила ее я. — Я здесь, чтобы быть тебе подругой.
— Сестрой, — уточнила она.
— Именно, сестрой.
Три бокала — и уже пять часов, бар начал наполняться людьми. Нина пролила немного коктейля на платье. Жидкость прозрачная, и ничего не видно, но ее это все равно вывело из равновесия, она схватила кошелек и прошествовала в другой конец зала, в конце концов попала на кухню, где ее развернул официант, указав нужное направление. Я наблюдала за этой сценой, тихонько посмеиваясь. Ох уж эта Нина и ее маленькое обтягивающее платье.
Потом прямо передо мной завибрировал ее телефон; я заглянула в него, потому что была пьяна и мне хотелось узнать, что происходит в ее жизни, о чем она мне не рассказала. Я увидела сообщение от Брайса: он писал, как он рад, что она все-таки купила это платье; потом еще одно — о том, как соблазнительно она в нем выглядела, и еще одно, где говорилось, как бы он хотел снять с нее это платье, потом — просьба увидеться с ним в семь часов вечера и, наконец, последнее — с указанием конкретных оральных желаний, как активных, так и пассивных.
— Ох! — только и смогла сказать себе я.
Нет нужды бросаться с обрыва в океан в поисках смерти, ведь каждый день меня подстерегает маленькая смерть, и все, что для этого нужно, — проснуться и выйти за дверь.
Индиго разводится
Мы встретились во дворике кафе возле ее лофта. Сквозь узкие деревянные балки в самодельной крыше пробивались солнечные лучи. Сверху свисали лоснящиеся виноградные лозы со зреющими зелеными ягодами, крохотными, как соски. Индиго казалась слишком худой, словно тростинка, ее сочное послеродовое цветение уже поблекло. На ней был шарф из серого блестящего шелка-сырца и ниспадающее свободными складками черное платье с отделкой из кристаллов по линии бюста и подолу. Таков ее способ выражения скорби.
— Расскажи мне все, — потребовала я.
Тодд, ее муж, переехал в служебную квартиру неподалеку от места работы.
— Начнем с того, что он и так не часто бывал дома, — сказала Индиго.
— Бедный маленький Эфраим. — Я взглянула на ребенка, сидящего на детском стульчике рядом с ней. — Должно быть, скучает по папочке.
— Нельзя скучать по тому, чего уже нет, — отрезала она.
Ее мать вылетела из Тринидада сразу же, как только обо всем узнала, и, пока мы разговаривали, убиралась в доме.
— Она уволила горничную, — сообщила Индиго. — Теперь мне от нее не избавиться.
Она сделала глубокий медитативный вдох, и я уже ждала, что она скажет нечто разумное, спокойное или умиротворяющее, но она произнесла:
— Не могу поверить, что застряну в доме со своей матерью на ближайшие восемнадцать лет.
— Не думала, что такое может произойти.
Я представляла себе совсем иной конец этих отношений. Возможно, и развод, но спустя лет десять, в течение которых у них родился бы еще один ребенок, а то и два. У нас есть какие-то ожидания в отношении друзей. Я думала, она исчезла навсегда, растворившись в мире подгузников и пеленок, как остальные мои друзья, у которых есть дети: Мириам, которая перебралась в Коннектикут с Говардом и близнецами (Коннектикут — отличное место для разложения); Питер и Гленн, которые переехали в пригород Вашингтона из-за работы Гленна, но еще и потому, что это место больше подходит для воспитания их приемной дочери-китаянки Кассандры; или Пэм, милая Пэм, которая никуда не переехала, так и осталась в своей старой квартире в Астории, но просто исчезла, выбыла, как солдат, который сдался в самом начале войны.
Мне всегда доставляло удовольствие смотреть на Индиго со стороны — созерцать ее, как закат в зеркале заднего вида после долгого дня,
