Собрание сочинений. Том 3

В тебе гнездящейся давно,
Внезапным радостным порывом
Раскрыто черное окно.

И взглядом долгим и упорным
Ты на меня глядишь тайком.
Своим невидящим и черным,
Как бы обугленным зрачком.

* * *

Нет, я совсем не почтальон,
Простой разносчик плача,
Я только тем отягощен,
Что даром слов не трачу.

Ведь я не думал петь и жить,
Дрожа измерзшим телом,
Но долга этого скостить
Земля мне не хотела.

А я хватался ей назло,
Вставая спозаранок,
То за шахтерское кайло,
А то и за рубанок.

И я ее строгал и бил,
Доказывая этим,
Как крепко я ее любил
Одну на целом свете.

Но, вырывая обушок
Из пальцев ослабелых,
Стереть грозилась в порошок
Меня в пустынях белых.

Она сварила щей горшок,
Дала краюху хлеба,
В дорожный сунула мешок
Куски и льда и неба.

Уж недалек конец пути,
И силы так немного.
Мне только б слезы донести
До первого порога.

* * *

Ветров, приползших из России,
Дыханье чувствует рука —
Предвестие эпилепсии
Иль напряженье столбняка.

Давно потерян счет потерям,
И дни так призрачно легки,
И слишком радостно быть зверем,
И навсегда забыть стихи.

Но бедных чувств ограниченье,
Вся неурядливость мечты,
Встает совсем в ином значенье
В гипнозе вечной мерзлоты.

Зачем же с прежнею отвагой
Я устремляюсь в дальний путь?
Стихи компрессною бумагой
Давно положены на грудь.

Чего бояться мне? Простуды,
Колотья в сердце иль в боку?
Иль впрямь рассчитывать на чудо,
На самовластную тоску.