сначала мучила мысль о нарушении присяги, но Оборин развеял ее, сказав, что лучше немного помучиться совестью, чем лежать мертвым в овраге. Семен и Мартюшев одобрили позицию прапорщика и поначалу бодро шагали по холмам Прикарпатья. План был таков: выйти к Киеву, а там прямой поезд на Москву. Идти большаками, ночевать в хуторах, там и телегу попросить, если станет возможным. Города обходить, дабы не нарваться на революционных солдат или заградительные роты, ловившие дезертиров. Но, по-видимому, отрядов таких уже не стало. В Ставке хозяйничали большевики, а это, судя по их действиям в полку, гораздо хуже, чем заградроты. Но в первом же хуторе, куда ночью они постучались в надежде получить кров и пищу, из щели ворот на них был нацелен ствол ружья, и они услышали слова, которые не раз еще услышат по дороге до Киева:
– Геть, москали! Убью!
– До Киева пятьсот верст. Эдак мы когда дойдем? – задал риторический вопрос прапорщик.
– На Львов повернем, там постараемся на поезд сесть, – задумчиво произнес Василий Андреевич. Остальные молчали, потому что ни унтер Мартюшев, ни Семен в картах не разбирались и смутно себе представляли, где сейчас находятся.
Но, как оказалось, Львов давно был занят немецкими войсками. Узнали они об этом позже, когда в один из холодных декабрьских дней наткнулись на немецкий кавалерийский разъезд. Немцы вели себя свободно, ни от кого не прятались и ничего не боялись.
– Хальт! – окрик конных заставил группу замереть.
Семен поднял руки, прошептав:
– Откель они здеся? Мы же в тыл шли…
Мартюшев медленно положил винтовку на землю, презрительно глядя на немцев.
– А, гутен таг, герр офицер. Кто ви? – обратился старший разъезда к штабс-капитану.
– Мы идем в тыл.
– А, тил. Это надо. Тил туда, – немец указал рукой направление, – здесь нихт тил, туда, – еще раз махнул, отдал честь, и конные уехали прочь.
– Как у себя дома ездют. И не тронули. А наших-то нету тут, – сокрушенно заметил Семен.
– Все поразбежались, как и мы. Некому Россию защищать, – подтвердил Оборин. – Ну что, идем, куда немчура указала?
Василий Андреевич утвердительно кивнул, и они побрели. Через несколько верст показалась железная дорога.
Поезд медленно тянулся по степи. То ли он был старый, то ли машинист жалел всех, кто на ходу пытался залезть в небольшой переполненный состав. Штабс-капитан с товарищами бегом нагнали хвост поезда. В вагоне было тесно, пахло салом, кислой капустой. Мартюшев протиснулся поглубже, махнул рукой остальным:
– Тута местечко предлагают, идемте.
В бывшем купейном вагоне со сломанными дверцами в проходе сидели мешочники, мужики и бабы, шелестел украинский говор. В купе, куда Мартюшев позвал, всё было забито, но черноволосый парубок в меховом жилете поверх атласной косоворотки и новеньких сапогах гармошкой с улыбкой пригласил к себе:
– Митьша, геть со шконки, дай шановним панам разместиться. Ласкаво просимо до нас!
Маленький, тусклый, с узким лицом, Митьша уполз куда-то под самый потолок вагона, остальные уплотнились, подвинулись, освобождая место для вновь прибывших.
– Вашбродь, сидайте, я тута на полу…
Василий Андреевич сел на лавку, рядом примостился прапорщик.
– Спасибо, господа. А куда этот поезд направляется?
– «Господа», – усмехнулся парубок. – Уважают нас, парни. Поезд на Киев идет, куда еще? Москали?
– Подданные Российской империи.
– А есть такая еще? – засмеялся чернявый.
Оборин пожал плечами. Штабс-капитан нутром почуял нехорошее, сжалось что-то в груди, как всегда, когда потом страх подтверждался или кто-то умирал.
– Ну что, подданные, гляжу, офицеры? А ну, вынимай, чего есть, из карманов. И ты, служивый, сидор развязывай, а это мы в сторонку поставим. Только тиха! – Кто-то сверху утянул у Мартюшева винтовку, а на Василия Андреевича и Оборина с нескольких сторон уже глядели стволы револьверов. Чернявый хлопец приветливо улыбался, тоже держа револьвер у колена.
Штабс-капитан вздохнул, осторожно вынул из кобуры наган, положил на столик. То же самое проделал прапорщик.
– Карманы выворачивай, панове!
На стол легли три рубля серебром с мелочью, погоны, снятые с шинели на всякий случай, полбуханки хлеба из мешка Мартюшева, портсигар трофейный серебряный, которого Василию Андреевичу было жаль, всю войну прошел с ним, да и в заначке там оставались еще четырнадцать хороших папирос, бронзовая иконка прапорщика да «Станислав» с мечами.
Бандиты недоуменно осмотрели добычу. Щуплый вертлявый Митьша схватил орден, попробовал его на зуб.
