зачем цацки? Их тут не продать, на них ничего не купить, засветишься – всё отберет гэпэу. Соглашайся! Эй, поп, ну-ка тащи сюда самогону еще! Шест, поддай ему, не шевелится совсем!
Из темного угла появилась сгорбленная фигурка с косматыми седыми волосами и бородой, молодой из блатных ударил его по затылку, старик дрогнул, но не издал и звука, вышел в сени и вскоре вернулся с четвертью самогона.
– Кто это у вас? – спросил Василий Андреевич.
– Опиум для народа это, поп. Чего его не расстреляли – мне неведомо. С нашим этапом топал аж с Харькова. На шестерку не годится – строптив, но за пайку работает. Только долго не протянет, пайку свою с мужиками делит. Помрет, поди, к лету. А что?
– Давай, ты мне этого попа и деньги, а я тебе золото. Идет?
– Идет. У меня два пуда серебра будет, подельники привезут, маляву отправлю завтра. Так что гони мне восемь фунтов рыжья, но чистогана. Ежели в цацках, то все шестнадцать!
– В червонцах пойдет?
– В червонцах самое то. По рукам, ваше благородие, – засмеялся Юркий. – Эй, поп, всё, иди, отпускаю тебя, теперь кормись вон у их благородия, он тебя выкупил.
Через месяц сделка состоялась, Василий Андреевич получил мешок советского серебра в полтинниках, на которые сразу с оказией выкупил старенькую капсюльную одностволку, а Юркий с ватагой снялся в бега и исчез в бескрайних просторах России, именовавшейся теперь Советским Союзом. Поначалу лагерное начальство обосновалось в Ныробе, за сотню километров, да в Русиново, что на Колве, – далеко, и за поселенцами присмотра почти не было, разве что в месяц раз приедет проверяющий, да и то только зимой и летом, в межсезонье не пролезть было сквозь болота.
Василий Андреевич пристроил батюшку к себе на заимку. Отец Феодор оказался иеросхимонахом Киевской лавры. Чахотка давила его – как еще и не доконала в тюрьмах да пересылках за восемь лет. Он кашлял, болел грудью и медленно угасал, ловя теплые лучи слабого уральского солнца на завалинке избушки.
Происходил он из дворянского рода, был морским офицером, участвовал в Цусимском сражении, был ранен. Долго скитался по Корее и Китаю, пока не вернулся из плена в Россию. Списанный со службы по негодности, подолгу жил в имении отца, читая книги по философии и истории, размышляя над смыслом бытия и первичностью сознания, пока в конце концов неожиданно для родных не принял постриг. Красные не расстреляли его сразу только потому, что был он схимником, последователем старчества, жил на отшибе, поодаль от лавры.
– Поначалу я в священники пошел, служил в храме под Белой Церковью, а после осознал несправедливость церковного устройства, постригся в иноки. Да и в монастыре стяжательство присутствовало, вот я схиму и принял, – говорил отец Феодор, почесывая косматую седую бороду. – Сейчас бы старцем считался, мне ведь уже пятьдесят.
– А что такого неправильного в церкви? – спрашивал Василий Андреевич, понимая, что и ему так казалось.
– Церковь создана, чтобы облегчать страдания, давать надежду, поддерживать веру. Лучшие люди, праведники должны стоять у алтаря и не одеждами, не обрядами красить себя, а делами и молитвой. Первая ошибка – это раскол при Никоне. Зачем противопоставлять церковь верующим из-за расхождения в ритуалах? Это гордыня, желание власти и сребролюбие. Вторая – упразднение патриаршества при Петре. Со стороны светской власти это правильно, но к духовенству была подорвана вера. Для примера: у католиков папа – наместник Бога, а у нас обер-прокурор Священного синода был наместник императора, так кто святее? А третья ошибка – богатства церкви отпугивали истинно верующих, живших в нищете и мучениях. Церковь жила в роскоши и праздности, превращая священников в книжников и фарисеев, торговцев в храме, о чем предостерегал Иисус. То, что сейчас творится, – это наказание за неверие, ложь и сребролюбие нам, служителям православной церкви. Да-да, я и себя виню, ибо не надо было принимать схиму и уходить от мира, надо было говорить правду, вселять в умы людей истину. А истина в вере. Но что теперь… – Отец Феодор замолчал, щуря поврежденные болезнью, слезящиеся глаза.
– Все это лишь выдумки для облегчения страданий жизненных, отче, – задумчиво произнес Василий Андреевич. – Бога нет, это доказано наукой. Если бы он был, то разве мог такое зло и бесчинство допустить? Нет, отче, нет его. Есть только сказка.
– Ну что ж, давайте так считать. Но определим понятие зла. Что есть зло?
– Как что? Убийство себе подобного, ложь, прелюбодеяние, воровство, ну, много чего…
– Во-первых, вы измеряете зло категориями Библии, что уже неверно: если вы атеист, то не ссылайтесь на Священное Писание. А во-вторых, то, что вы считаете злом сейчас, раньше злом могло и не быть, да даже и в наше время не считается таковым в других землях. Да и сами вы разве не грешили? Не прелюбодействовали, например?
Василий Андреевич смутился, скрыл румянец и растерянность в прищуре.
– Ну, хорошо, пусть так, но человек сам себе хозяин. Он делает то, что захочет сам, есть ведь сила воли, решимость, самопожертвование. В конце концов даже самым дорогим, что есть у человека, – жизнью он распоряжается по своему усмотрению.
– У вас так и вышло?
– У меня? Да… – Василий Андреевич на мгновение увидел лицо Вареньки, проступившее на солнце, с восхитительной улыбкой и легким румянцем на
