не по детально разработанному плану, а импровизированно. Никто из троих не мог предвидеть, как все произойдет.
А пока они ждали, скрывая от себя нарастающее напряжение. Здзих начал первым:
— Как подойдет на десять — пятнадцать метров…
— Он нас узнает, — заметил Юрек.
— Я зайду с тыла, — вызвался Богусь. — Крикну: «Хальт! Хенде хох!»
— А я с Юреком спереди. За пистолет и…
— Оба в разные стороны.
— А если… — Юрек еще сомневался.
— Тогда… тогда трудно. Забавляться не будем… Каким простым все казалось им. В этом мире не существует сложных вещей.
Веркшуц действительно показался приблизительно в ожидаемое время. Он шел по дороге медленно, тяжело. Жара разморила его. Он останавливался, снимал фуражку, вытирал ладонью пот со лба.
Три пары горящих нетерпением глаз следили за каждым его движением. Время измерялось долями секунд.
— Богусь, пора… — шепнул Здзих, не отрывая глаз от веркшуца.
Богусь поднялся из рва и, сунув руки в карманы, по обочине дороги двинулся навстречу с безразличным видом. Юрек и Здзих смотрели, как они сближаются. Разойдясь с веркшуцем, Богусь повернулся и пошел вслед за ним.
Здзих тронул Юрека.
— Встаем…
Веркшуц вытаращил на них глаза и остановился.
— Узнал! — произнес сквозь зубы Юрек.
Богусь в нескольких метрах сзади наблюдал за происходящим. Теперь уже нельзя медлить. Он вынимает из кармана левую руку. Целится в спину стоящего впереди. Но это не так просто. Рука дрожит. Кажется, что эта минута никогда не кончится.
— Хальт! Хенде хох!
Веркшуц оборачивается. У него уже нет времени схватиться за пистолет. Отчаянным движением он делает прыжок, сталкивается с Богусем. Гремит выстрел. Богусь пытается отскочить. Юрек и Здзих не могут стрелять, боясь попасть в своего. Правой, изувеченной рукой Богусь пытается еще раз выстрелить, но не может. Он отступает еще быстрее. Веркшуц бросается в противоположную сторону. Только теперь Юрек и Здзих начинают стрелять. Убегающий шатается, но не падает, бежит, удаляется…
Теперь уже все кончено. Отчаянная горечь сжимает Здзиху горло. Он сильно, до боли прикусывает губу. Они бегут с Юреком вслепую, через луга, прямо на встревоженную выстрелами толпу.
Кто-то придерживает его за плечо, орет над ухом:
— Стреляли, там стреляли! — и показывает совсем в другом направлении. — Я видел их, как они стреляли! В двух жандармов!
— Да? — удивляется Здзих. — Вы видели?
— Собственными глазами! — ударяет тот себя в грудь. — Такие два партизана…
Здзих быстро уходит.
Он сам не знает, почему в нагромождении еще не упорядоченных выражений и слов наиболее сильно звучит голос случайного прохожего: «Два партизана». Ведь он так и сказал.
Приговор
Слишком много было свидетелей, чтобы случай на подостровецких лугах мог остаться незамеченным. В зависимости от того, кто рассказывал об этом, картина вырисовывалась более или менее фантастичной. Говорили, что объектом нападения стали несколько жандармов, что с обеих сторон были убитые и раненые; упоминали о партизанском отряде, который неожиданным налетом уничтожил целый гитлеровский патруль; шепотом передавали друг другу самые невероятные подробности.
В это время правду знали только четверо: Здзих, Юрек, Богусь и веркшуц, который лежал в городском госпитале. Командование АЛ в Островце изучало настроения, царившие в городе. Всем троим «налетчикам» крепко досталось. Такой самодеятельности они не имели права себе позволить. Не было сомнения, что со дня на день гестапо даст знать о себе. Нужно было подготовиться к неожиданному визиту. Молодежной группе, которая благодаря энергии Здзиха из первоначальной пятерки разрослась в более многочисленную и окрепла, угрожала наибольшая опасность. Веркшуц, допрошенный гестаповцами в госпитале, без сомнения показал, что участниками повторного нападения на него были молодые парни. Конечно, он их не знал, не мог назвать имен и адресов, по которым они проживали. Однако гестапо начинало действовать…
Богусь выехал уже на следующий день. Перед отъездом он еще переговорил со Здзихом и Юреком. Здзих выглядел серьезным, строгим. Переживания последних дней оставили на нем заметный след. Впервые он вник в сущность борьбы и опасностей, которыми грозят необдуманные, рискованные действия. Только теперь он ощутил всю тяжесть лежащей на нем ответственности — не только за свои собственные поступки, но и за каждый шаг каждого члена группы. Это были уже не просто товарищи. Это были прежде всего его подчиненные. Он знал, что ему полностью доверяли, и поэтому не мог позволить себе необдуманным шагом лишиться этого доверия, обмануть товарищей. Это означало бы не только потерю авторитета, но могло привести к выходу из организации тех или иных ее членов. Своими заботами он не делился со старшими, пытаясь разобраться во всем самостоятельно. Это был более длинный путь, более трудный, но он верил в его эффективность.
В этот день все трое были серьезными и притихшими. Каждый чувствовал себя виновным в неудаче. Они перебирали детали случившегося, находя в каждой из них причину такого исхода дела.
— Я промедлил, — пенял на себя Богусь, — и не мог еще раз выстрелить.
Никто его ни в чем и не упрекал. Но это еще больше причиняло Богусю боль. В этой снисходительной оценке заключалось подтверждение его неполной пригодности к борьбе.
— Вовсе не в этом дело, — подбодрил его Здзих, — тут я виноват. Я слишком рано вас поднял. Надо было подпустить его поближе. Мы остановились, он нас сразу узнал, и все полетело к чертям.
Юрек молчал. Оружие, полученное им от Богуся, не могло сыграть никакой роли.
— Наука на будущее! — с грустью подвел итог Здзих. — Ты когда возвращаешься? — спросил он Богуся.
Парень пожал плечами:
— Должен завтра…
В действительности Богусь никогда не знал точно, когда, куда и с чем ему предстоит ехать. Однако он всегда должен был быть готов отправиться в путь. Приготовления в дорогу не представляли для него никаких хлопот. Богусь выслушивал наставления, брал в руки свой мешочек и уходил. В глазах отправлявших его людей он всегда замечал беспокойство, что одновременно удивляло и забавляло его. «Меня там ничто плохое не ожидает», — повторял он про себя, а все, что с ним случалось до этого, еще сильнее укрепляло в нем эту уверенность. Иногда Дядюшка, провожая Богуся, похлопывал его как бы по- товарищески, однако Богусь знал, что это одновременно был и деликатный контроль: не взял ли парень с собой оружия. Боялись провала. В случае провала Богуся опасность грозила очень большая: ведь парень знал почти все конспиративные адреса. Это, конечно, не означало, что ему не доверяли, но никто ведь не был в состоянии определить, как долго может выдержать человек пытки в гестапо. Богусь повторял, что если с ним что случится, то «бояться нечего».
И на этот раз Дядя похлопал его, как обычно, сердечно обнял:
— Иди!
Богусь незаметно показал на спрятанный пистолет и моргнул Здзиху.
«Опять надул его», — подумал Здзих и в ответ подморгнул Богусю.
— Привет!
— Привет!
Здзих считал, что на этот раз командование поспешило с отъездом Богуся. Может быть, дело заключалось в том, чтобы разрядить атмосферу, которая создалась после покушения на веркшуца. Из-за этого же был отдан приказ, чтобы никто из членов молодежной группы не ночевал дома. Жизнь уходила в подполье.
Здзих созвал собрание на Крысинах, в «клубе».
Собирались поодиночке. Укрытые где-нибудь чужие глаза могли выследить эту странную сходку парней в заброшенных развалинах. Борьба разгоралась и предъявляла им все более суровые требования.
Маленькая комнатка с отбитой штукатуркой, с забитым досками окном едва вмещала их всех. Они составляли всего лишь частицу тех, кого захватила волна конспирации. В Денкуве, Гозьдзелине, Енджеюве действовали все более сильные и многочисленные группы молодежи. Оружие добывалось самыми невероятными способами. Изобретательности и смекалки было не занимать. Один раз это было лихое нападение, другой — откопали оружие, оставленное в примеченном месте в сентябрьские дни тридцать девятого года, а иногда собирали его сами из деталей, вынесенных тайком с островецких предприятий.
Никто не преподносил готовых методов, как вредить оккупантам. Такие методы рождались сами, из глубокой убежденности в необходимости бороться с врагом всеми средствами.
В десятках таких «мелин», как развалины на Крысинах, проводились занятия, обучали новичков владеть оружием. Среди макулатуры, сложенной немцами на бумажной фабрике в Бодзехуве, были найдены обрывки старых воинских уставов и наставлений. Они стали неоценимыми пособиями.
В тот день на Крысинах «прорабатывали гранату». Здзих, взвешивая в руке яйцеобразный корпус, объяснял ее устройство, действие, применение.
— …Правой рукой прижимаем к корпусу рычаг, левой выдергиваем чеку, и граната готова к метанию.
Черный предмет передавали из рук в руки осторожно, как самое дорогое сокровище.
— Эх, сейчас бы эту штучку бросить в кучу швабов, вот было бы зрелище!
