лопату.
— Работа не совсем художественная, но вполне подходящая, — любил говорить он.
К вечеру Здзих закончил осмотр подвод, проверил, все ли в порядке, после чего доложил Кену:
— Готово, командир, можем трогаться!
— Хороший парень! — произнес доктор Кароль, когда Здзих исчез в дверях.
— Горячий, — усмехнулся советский партизан, которого за кудрявую прядь волос, упрямо спадавшую на лоб, прозвали Чубчиком.
— У нас все хорошие, — не без гордости заявил Кен.
— Правильно, — согласился Кароль.
Подошли к месту сбора. Подводы выстроились в ряд. Лошади, уткнувшись в торбы, доедали корм. Партизаны стояли возле подвод. Кен выслал вперед дозор. Тронулись.
По сложившейся партизанской привычке шли не по дорогам, а напрямик. Лошадям было тяжело идти по бездорожью.
Лось шел рядом со Здзихом. Последний, с переброшенной через плечо винтовкой и болтающимся у пояса пистолетом, выглядел не по годам серьезным. Он принимал близко к сердцу каждое задание, каким бы простым оно ни было, как, например, то, которое им предстояло сейчас выполнить. В конце концов, они шли не в бой, а лишь сопровождали обоз. В регулярной армии это считается второстепенной обязанностью и не служит поводом для особой гордости. Но здесь, в лесу, все выглядело иначе. В любую минуту обоз может принять бой. В лесу фронт повсюду. В партизанской войне не бывает тыловых отрядов.
— Гестаповцы освободили Богуся, — заговорил первым Лось.
Здзих усмехнулся:
— Знаю. Только в лес не хотят его отпускать.
— Теперь отпустят. У него с фрицами свои счеты.
— Разумеется…
— Немцы арестовали его отца.
— Потерял отца, мать, сестру… и собственную руку.
— Негодяи! — выругался идущий сзади Рубанок.
— Я бы им этого не простил, — сжал кулаки Здзих.
— Это ты…
— И он такой же.
— Это не для него. Его место здесь.
— У Богуся своя работа. Не менее важная.
— Это не для него. Его место здесь, — повторил Лось.
— Не беспокойся, он еще здесь будет.
Телеги подпрыгивали на неровной дороге, поскрипывали оси. Июньская ночь была теплой. На рассвете они должны быть на месте.
— Хорошо здесь у вас, — промолвил Володя, украинец из-под Киева.
— У вас тоже, наверное, хорошо.
— Да, хорошо, — вздохнул Володя. — Кто не видел это собственными глазами, тому не понять. В это время у нас уже готовятся к жатве, а тут человек вынужден бродить ночью по лесу…
— Ничего не поделаешь — война, — отозвался Кароль.
— Эй, там, придержи лошадей! — крикнул Кен первой подводе, которая слишком далеко оторвалась от основной группы. Торопиться было некуда. Дорога не такая уж дальняя. К тому же ничто не указывало на присутствие поблизости немцев.
После нескольких часов перехода начало светать, стали видны очертания деревьев, видимость постепенно улучшалась.
На рассвете колонна остановилась на опушке леса. Стоявшие на отшибе две хаты вместе с хозяйственными постройками создавали хорошие условия для обороны. На них и остановили свой выбор. Соблазн отдохнуть под крышей был так велик, что партизаны решили выйти из надежно укрывавшего их леса. Подводы заехали во двор, партизаны распрягли лошадей и отвели их на водопой к колодцу.
Деревня, расположенная в котловине, производила впечатление тихого и уединенного уголка. Кен объявил короткий сбор, распределил партизан по хатам, расставил часовых. Теперь можно было и отдохнуть.
Здзих оказался в одной хате с Кеном и Каролем. Хозяин, который знал партизан по предыдущим визитам, принял их, как всегда, радушно.
— Может, покушаете чего-нибудь? Вы же с дороги…
Однако на этот раз гости сами решили угостить хозяина. Надо было по мере возможности отдавать старые долги. Эту возможность предоставила им в какой-то степени операция по захвату складов в Илже.
— Сегодня вы будете нашим гостем, — сказал Кароль, протягивая хозяину сверток с продуктами, в котором была соль — настоящая ценность.
Спустя полчаса хозяин появился вновь. Он нерешительно стоял на пороге, не зная, с чего начать.
— Доктор, — обратился он наконец к Каролю, — у соседей заболел ребенок. Мы уже давно вас ждем. Не могли бы вы зайти к ним?..
Кароль молча собрал медицинские инструменты и вышел из хаты.
— На отсутствие пациентов жаловаться ему не приходится, — проворчал Кен.
— Да, с голоду он не умрет, — согласился Здзих, разбирая на окне затвор винтовки и тщательно прочищая каждую деталь.
Кен обошел хаты, где расположились партизаны, и вернулся в дом. Здзих уже стелил себе постель. После ночного перехода сказывалась усталость. Кен широко зевнул.
— Подремлю немного, — сказал он, ложась рядом с Здзихом.
Когда Кароль пришел от больного ребенка, оба уже спали. Хозяев дома не было, они ушли в поле. Кароль бросил взгляд на Здзиха. Тот спал, ровно дыша.
«Горячий», — подумал Кароль с симпатией. Он придумал для Здзиха другой псевдоним, свой собственный — «Непоседа». Ему импонировали энергия и жизнерадостность этого парня, его впечатлительность, заботливость, дружелюбие. Во время одного из переходов Кароль стал невольным свидетелем разговора Здзиха с несколькими новыми партизанами.
— В партизанском отряде, — говорил Здзих, — нет места для молокососов. Был у нас один такой. Однажды после боя он тащился, еле волоча ноги, ну и… отстал от отряда. Может, попал в руки немцев — одним словом, черт его знает.
— Врешь, Здзих! — вмешался Лёлек.
Здзих покраснел.
— А что, разве не отстал?
— Отстал, потому что натер до крови себе ногу.
— Тогда почему споришь?
— Отстал, да не совсем. Ты же сам помог ему дойти, правда? Все видели…
Здзих покачал головой:
— В следующий раз я его брошу!
— Ну да, ты не из таких…
Кароль с симпатией смотрел на спящего Здзиха. Он вспомнил свою молодость.
«Слишком рано, — подумал он про себя, — такие ребята, как Здзих, познают худшие стороны жизни, не успев вкусить ее прелестей. В их возрасте меня учили лечить людей, возвращать им здоровье, продлевать жизнь. Их же учат убивать. Правда, тоже во имя жизни».
Кароль подошел к окну и, глядя на свекольное поле, продолжал размышлять: «Не наша вина, что мы их этому учим. Нас вынудили. Плохо, если новое поколение молодых людей будет завидовать им, что на их долю выпало столько приключений. Не зависть, а сочувствие и благодарность должны испытывать они при воспоминании о тысячах юношей и девушек, для которых жизнь в лесу была лишена свойственных их возрасту радостей».
Кароль перевел взгляд на сонную, изнуренную жарой деревню. Красивые здесь окрестности! Зеленые холмы, поля и луга, по которым время от времени лениво тащилась одинокая подвода, нагруженная сеном. Пахло скошенной травой.
Доктор задумчиво смотрел на тихую, словно задремавшую деревню.
Но вот на пустынном свекольном поле он увидел фигурку маленькой девочки. Беспокойно озираясь по сторонам, девочка то и дело бросала настороженный взгляд в сторону ближайшего холма. Вдруг она сорвалась с места и побежала к дому, где расположились партизаны.
Кароль не спускал глаз с пригорка. Ничего подозрительного он не заметил. Удивленный поведением девочки, он вышел из дома и направился ей навстречу. Еще издали он увидел ее раскрасневшиеся щеки. Остановился. Девочка торопливым жестом показывала на возвышенность.
— Немцы! — кричала она, с трудом переводя дыхание. — Там, на пригорке. Спускаются… Много немцев!
Кароль только теперь заметил их. Пулей влетел в дом и крикнул с порога:
— Немцы!
Кен и Здзих вскочили на ноги. Соседний дом успели поднять по тревоге часовые. Партизаны выбежали на улицу. Вокруг хат тянулся высокий плетень, за которым они и залегли.
Неровная цепь немцев спускалась вниз, окружая деревню. Кен, Здзих и Кароль лежали рядом и наблюдали за маячившими вдали фигурами фашистов. Взвесили свои шансы: сто против двенадцати. Здзих вдруг вспомнил про отца. Хорошо, что его здесь нет. Один прикрывал бы другого, и в результате оба погибли бы. Возможно, отцу повезет больше. Так и должно быть. Было бы ужасно несправедливо, если бы мать осталась одна.
Месяц назад он через связного послал ей письмо. Сидя на пне, с трудом подыскивая нужные слова, он написал тогда: «Мало, слишком мало я сделал для рабочего дела».
Кен отстегнул от пояса лимонку, вырвал предохранительную чеку и стал ждать. Кароль, прижавшись щекой к прикладу, искал через прорезь мушки цель.
