— Кто это теперь будет провозить контрабандой фарфор? Рассказывай! Что здесь?
— Вас не касается.
— Посмотрите на него, щенок! И еще дерзит!
Железнодорожник сделал такое движение, будто намеревался открыть ящик.
— Не советую! — бросил Богусь и посмотрел таким взглядом, что у того замерли руки.
— О! — изумился старик. — Такие дела!
Он окинул взглядом зал ожидания. Богусь проследил за его взглядом. В зале ничего не изменилось. Стоял все тот же шум серой, бесцветной толпы отъезжающих.
— Пишите квитанцию! — бросил Богусь тоном приказа.
— Спокойно, сделаю…
Железнодорожник взял ящик и осторожно поставил его на место, затем подошел к столику и начал писать. Богусь видел, как он обильно послюнявил карточку и подписал.
— Бери и смывайся!
Железная решетка с треском опустилась. Богусь почувствовал теперь себя в большей безопасности, но то, что ему пришлось расстаться с ящиком, не давало ему покоя. Он прохаживался по залу ожидания и безразличным взглядом поглядывал на свой багаж. Десятки мыслей и предположений не давали ему покоя. Что будет, если через минуту в камеру хранения войдут жандармы и начнут проверку? От пакета к пакету, от узелка к узелку приблизятся они к его ящику и откроют. Железнодорожник поищет взглядом и вытянет в его направлении свой измазанный химическим карандашом палец.
— О, вон тот…
Нет, конечно, до этого не дойдет. Богусь сумеет затеряться в толпе — и ищи ветра в поле! Но что из этого? Задание не будет выполнено. И еще какое задание!
Перед отъездом Дядюшка отвел его в сторону и ясно сказал:
— Богусь, эта посылка имеет особую ценность, понимаешь? Чтобы ты сам знал, насколько большую, я скажу тебе, что ты повезешь рацию. Ра-ци-ю! Она тем более ценная, что с первой выброски… Там, в Варшаве, ждут ее.
Богусь смотрел на ящик, как на сокровище. Какую дорогу пришлось пройти рации, прежде чем она очутилась здесь, в Островце? Где-то там, на востоке, привез ее кто-то на фронт. Потом погрузили в самолет. Она летела с незнакомыми людьми через линию огня и железа, проскользнула над польскими лесами и по знаку зажженных огней опустилась на парашюте в их руки. Теперь он, Богусь, должен доставить ее на место. Таким образом, он является одним из звеньев этой сложной цепи. И если это звено оборвется, напрасными окажутся усилия всех тех людей. Никто из «тех» не знает, что именно он должен закончить все дело. Этот предмет, лежащий в ящике, самым удивительным образом соединил судьбы незнакомых друг другу людей.
Богусь глянул внутрь камеры хранения. Как и раньше, там было спокойно. Железнодорожник, кажется, уже забыл о недавно принятом багаже. Тем лучше.
За стенами станции раздался далекий свисток паровоза. Толпа бросилась к выходу на перрон. Богусь протиснулся сквозь узкий проход и остановился перед путями. Вид железнодорожных путей всегда пробуждал в нем мечту о далеких, неизведанных путешествиях. Он представлял себе, что где-то в конце этих стальных, блестящих лент находится другой, чудесный мир. Этот мир пленял и манил его. Когда судьба его сложилась таким образом, что путешествия стали делом обычным, он увидел, что наблюдаемые им пейзажи не очень-то отличаются друг от друга. Однако давние мечты по-прежнему глубоко таились в нем: он ведь ни разу еще не добрался до конца этих блестящих лент.
Поезд стремительно влетел на станцию, затормозил, заскрежетав колесами, и остановился. Богусь наблюдал своих будущих попутчиков. Обе торговки мясом, бесцеремонно работая локтями, грузились в купе соседнего вагона. Богусь беспокойно прошелся по перрону. Из почтового вагона выбрасывали на тележку мешки с почтой и багаж. Он ждал, когда из станционного здания подъедет тележка с его ящиком. Наконец двери станционного здания открылись и из них выехала багажная тележка. Богусь бросил взгляд на груз. Его ящик лежал среди других. Он видел, как тележка подъехала, как железнодорожник начал бросать в вагон отдельные пачки и как, наконец, взял его ящик, посмотрел на надпись и осторожно передал его товарищу. Теперь можно было садиться в вагон.
Богусь открыл дверь переполненного купе. Его встретили далеко не гостеприимно:
— Куда лезешь? Не видишь, что тесно?
— Везде тесно, — ответил он, проталкиваясь вперед по чьим-то ногам.
— В морду хочешь, щенок! — Толстая тетка замахнулась, намереваясь ударить.
Богусь заслонился правой рукой. Женщина взглянула на красную культю и отступила.
— Прямо на мозоль, холера… — простонала она, смягчаясь.
Богусь понял причину неожиданной перемены в тоне. Он покраснел и спрятал руку в карман.
— А то ездят туда-обратно, неизвестно зачем, — продолжала женщина.
— Спекулянты! — заявила ее соседка, отправляя огромный кусок колбасы в рот и заедая его хлебом. — Такой всегда влезет и еще отберет место у старых.
— В школу не ходят, пани дорогая, что будет с ними после войны?..
Поезд резко тронулся с места, и плохо поставленная корзина свалилась с полки на голову женщине. Раздался тихий, сухой треск. Богусь наклонился и левой рукой поднял корзину. Из нее вытекало густое, липкое, желтое месиво.
— Бот, весь заработок к черту! — ругалась торговка. — Яичница, черт побери! — Она дотронулась до разбитых скорлупок. — Воняют! Уж я покажу этой Антонячке, чертовке! Деньги-то она настоящие получила, а яйца — посмотрите, пани… — Она ткнула своей соседке в нос скорлупку, та резким движением отвела голову.
— Воняет! — авторитетно подтвердила она.
Факт виновности Антонячки был установлен вне всяких сомнений. Обе приятельницы некоторое время рассуждали об упадке честности среди людей и о неминуемой гибели всего народа, если такие люди, как Антонячка, будут продолжать ходить по земле.
Богусь был весьма доволен всем этим происшествием, потому что яичница отвлекла внимание от него. Но, увы, не надолго. Владелица корзинки посмотрела на него с упреком.
— А тут еще толкаются всякие, — пробормотала она.
В конце вагона кто-то начал наигрывать на губной гармонике куявяк.[6] Из соседнего купе доносились голоса, объявлявшие игру:
— Сто и двадцать.
— Сто и сорок…
«В «тысячу» режутся», — подумал Богусь. Он огляделся вокруг. Рядом стоял бледный молодой человек с обшарпанным портфелем. На мгновение их взгляды встретились. Поезд тащился медленно, постукивал колесами на стыках рельс, делал короткие остановки на небольших станциях. Богусь в таких случаях выглядывал в окно и, если видел на перроне красную шапку дежурного по движению, успокаивался: поезд никто не задержит.
Каждая минута приближала его к цели. Такая поездка измерялась, впрочем, не на километры. Каждая станция, каждая случайная остановка в лесу или в поле таила для едущих неожиданные происшествия. Это могла быть проверка, партизанская операция, мина или развинченные рельсы.
Богусь с удовлетворением смотрел на вооруженных немецких солдат, запертых в бетонированной скорлупе блиндажей. Блиндажи располагались почти на всех уязвимых пунктах железнодорожных коммуникаций: на станциях, около мостов, сооружений сигнализации. Присутствие солдат на железнодорожной линии свидетельствовало о том, что борьба продолжается. Пока чужие солдаты вынуждены скрываться за толстыми стенами бетона, захваченная ими страна не может считаться покоренной. Так и должно быть. Враг должен чувствовать себя неуверенно, не находить себе места. Земля, на которую он ступил, должна гореть у него под ногами, он не должен знать ни минуты покоя ни днем ни ночью. Пусть раз и навсегда запомнит, чем грозит попытка захватить чужую землю.
Поезд вдруг начал замедлять ход. Владелица корзины проснулась и испуганно выглянула в окно.
— Я уж думала…
— Что Варшава, да? — спросил ее сосед, который, сбросив с ног ботинки, с наслаждением вытянул ноги в фиолетовых носках.
— А пан шутник! — игриво покачала она головой.
— Теперь ездить — это божеское наказание! — поддакнула ей приятельница.
— Вы правы, пани. Никогда не известно, что нас ждет. Люди дерутся друг с другом и убивают. Нападают на поезда. А потом удивляются, что фрицы расстреливают невинных. А то как же! Лучше бы их не задевали, — высказала свое мнение владелица корзины.
— Конечно, правильно.
— Ясно! — произнес мужчина в фиолетовых носках. — Не лучше ли спокойно подождать, пока повесят каждого из нас?..
— Просто так, без оснований, никого не повесят.
— Ну, за такие съестные припасы так ой-ой-ой!..
Женщина со злостью отвернулась к окну. Поезд с лязгом пролетел по мосту и, тяжело пыхтя, взбирался на гору. Богусь горько улыбнулся. Есть, значит, люди, которые считают, что борьба приносит больше потерь, чем пользы. Человек, который ради них рискует своей жизнью, является для них возмутителем покоя их маленького и ограниченного мирка, за которым они ничего не видят. Как же они слепы и неблагодарны!
— Ну что, сыграем еще? — Это в соседнем купе закончилась очередная партия в «тысячу».
Могло показаться, что этот поезд был одним из тех, что, задерживаясь на минуту, пролетали через Радом перед войной. Но это только могло показаться. Сейчас каждого из его пассажиров война наделила какой-нибудь тайной. У него, Богуся, она, наверное, самая большая. Тот бледный молодой человек с обшарпанным портфелем тоже скрывает в себе что-то такое, что он, возможно, не выдал бы даже в гестаповском застенке. Даже эти торговки ревниво прячут свои сокровища. Все эти тайны соответствуют личности человека, а их ценность определяется весьма субъективными подсчетами.
Резкий рывок чуть не свалил с полок весь багаж. Они приближались к маленькой станции, на которой обычно поезд не останавливался. Женщина открыла окно.
