Я уверена, что обязательно настанет момент, когда мы вспомним эту историю и вместе от души посмеемся над глупыми шутками жизни и молодости. Говорят, нельзя построить собственного счастья на несчастье другого. Все это так, но верно и обратное. Нельзя сделать счастливым другого, жертвуя собственным счастьем. И мы всю нашу жизнь мечемся между этими аксиомами, пытаясь найти золотую середину. Только весь секрет в том, что середины не существует. А чтобы стать счастливым, нужно поступать так, как подсказывает тебе сердце. Все гениальное лежит на поверхности, под самым носом.)))))
Как бы там ни было, я приняла решение. Я знаю, для тебя важно, спала я с ним или нет. Поверь, это не играет никакой роли, настолько мелко и второстепенно, но я все же отвечу: нет, секса между нами еще не было. Просто не могла лечь с ним в постель, находясь в двойственном положении. Но когда это письмо дойдет до тебя, скорее всего близость случится. Отнесись к этому спокойно, без нервов и истерик. Поверь, четыре месяца воздержания никому здоровья еще не приносили.
И последнее. Ты волен не верить мне, но мысленно я с тобой. Тебе тяжело, я это знаю. И если я хоть чем-то могу тебе помочь – только скажи. Тебе осталось продержаться каких-то восемь месяцев. Я буду молиться за тебя, обещаю. Искренне желаю тебе счастья и мира в душе. Солнце, все у тебя обязательно будет. Не злись и не ругайся, а лучше порадуйся за меня. Я наконец нашла то, что искала всю жизнь. Тебе это только предстоит найти, и в этом тоже кроется своя прелесть. Никто из нас не знает, когда и где его подстерегает счастье. Но величайшей глупостью и даже преступлением будет прятаться от него и закрывать глаза. Мир прекрасен, ты только не печалься и не отводи от него взгляд.
Навсегда остаюсь твоим другом и вечным Музом)))))
Вера».
Тысячу раз я вчитывался в эти строчки, запомнил наизусть каждую фразу, каждое слово. В письмах, которые нас убивают, мы всегда ищем скрытый смысл, завуалированное признание, хоть что-то, подающее надежду. Потому что если ее не станет, то все что угодно с собой можно сотворить. Подобным маячком в ночи для меня стала последняя строчка письма. «Навсегда остаюсь твоим другом и вечным Музом». Возможность дружбы я тогда отмел сразу. Не верю в нее и сейчас. Есть четкая жизненная иерархия. И любовь в ней не может опуститься на ступень ниже положенного ей места. Дружба может произрасти в любовь, но никак не наоборот. И те, кто твердят обратное, либо глупцы, либо несчастные, не имеющие сил вытравить любовь из сердца и прикрывающиеся маской дружбы: только быть рядом, не потерять и всю жизнь ждать у моря погоды.
Но одно помогло мне не съехать с катушек, не отправиться вслед за Бизякиным. Уверен, что Вера даже представить не могла, что спасла мне жизнь всего лишь двумя словами: терпкими, честными, душевными, пронзительными, выворачивающими наизнанку, смелыми, кричащими, удивительно чистыми и прочными…
27 января 1837 года. Мороз и солнце. День чудесный. На Черной речке, скрипя полозьями, останавливаются повозки. Два человека неспешным шагом идут к березовой роще близ комендантской дачи. Снега в том году выпало так много, что секунданты утопали по колено, вытаптывая тропинку для дуэлянтов. Сама природа предрешала исход поединка: глубокий снег не позволял делать широкие шаги, что усугубляло условия дуэли, уменьшив расстояние между противниками. Александр Сергеевич, укутавшись в медвежью шубу, нервничал и проявлял нетерпение, поторапливал своего секунданта. Жорж Шарлевич был холоден и спокоен.
Секунданты проверили пистолеты, шинелями обозначили барьеры. Шел пятый час вечера. Наконец Данзас шпагой очертил полукруг, подавая сигнал к началу поединка. Дуэль началась.
Пушкин подлетел к барьеру в считанные секунды и, полуобернувшись, начал целиться. Однако попасть в движущуюся мишень гораздо сложнее, и он ждал подхода противника к барьеру. Дантес выстрелил, не дойдя одного шага, и ранил Пушкина. Ранение оказалось смертельным. Через сорок шесть часов великого русского поэта не стало.
Он не многое успел за это время. Прострелил Дантесу руку, простился с женой и детьми, переложил на Данзаса свои самые срочные долги. И еще он успел испытать нечеловеческие муки…
Дуэль эта изучена историками вдоль и поперек. Мы привыкли жалеть нашего Пушкина и ненавидеть смазливого французика Дантеса, укоризненно качать пальчиком Наталье Николаевне: ай-яй-яй, как же вы, девушка, могли допустить! Но все обходят вниманием самую трагическую фигуру поединка.
Пушкин мучился долгих сорок шесть часов. Его верный друг и секундант Константин Карлович Данзас мучился всю жизнь.
Сохранился старый дагерротип, на котором Константин Карлович запечатлен в преклонных летах. Военный мундир давно уступил место английскому сюртуку. Волевой подбородок уступил место двойному. Данзас сидит в кресле и курит сигару. Взгляд из-под опущенных век направлен куда-то вдаль… Такие глаза бывают только у глубоко несчастных людей или алкоголиков. Надорванная мудрость высшего порядка, изъеденная самокопанием совесть, тоска по несвершившемуся и просто человеческая печаль – всё есть в этом взгляде. Ах, господин генерал-майор, как не похожи вы на бунтующего юнца, весело и надменно взирающего на мир с лицейского рисунка, выполненного вашим же вздорным карандашом.
Он не блистал в науках и обычно оказывался в самом конце списка лицеистов. Рыжий, крупный для своего возраста, неуклюжий и флегматичный. Свое прозвище «Медведь» он оправдывал тем, что натыкался на все возможные углы и был равнодушен ко всему, что происходило вокруг. Ни дотошный профессор русской и латинской словесности Кошанский, ни добрый пьяница гувернер Пилецкий – никто не выделял в нем склонности к каким-либо наукам. И
