серого, единственным цветным пятном осталась одинокая фигура. Та самая женщина, про которую говорила Тина. Джимджим Шот. Она осматривала рану Эпри, одновременно ведя с левой руки неприцельный огонь по отряду Олафсдоттр.
Джимджим в равной мере владела обеими руками, но опытным бойцом она не была. Мейшот Бо, как объясняла Тина, заведовали вопросами искусства так же, как Гейшот Бо контролировали технологии.
Он прицелился.
Домино Тайт не тешил себя иллюзиями. Он понимал, что собирается подстрелить Имя. Но в конце-то концов, разве революция не для того и затевалась, чтобы свергнуть иго Названных? Так что же он медлил? Быть может, благодаря невероятно долгому правлению эти создания представляются неприкосновенными?
Нет… ему казалось греховным портить столь совершенную красоту. От линз, позволявших увидеть ее через плащ, не могло укрыться ничего. В ней не было ни единого изъяна.
Действуя машинально, Домино Тайт рассчитал расстояние и настроил разрядник так, чтобы тот только опалил женщину, но не убил.
— Скорее, — раздался голос Тины Чжи. Причем слова эти произносились губами самого Домино. — Она не должна успеть использовать квандам.
Он набрал воздуха в легкие. Дрожь ушла из его рук.
В этот миг Джимджим Шот поднялась, отошла от Эпри и посмотрела прямо на Домино. В глазах ее плясало алое пламя. Она прочла его страсть, его сомнения, и губы женщины скривились в презрительной ухмылке. Имя начала прицеливаться из неизвестного оружия.
И тогда Домино Тайт выстрелил ей прямо в лицо.
Раздавшийся вопль заставил вздрогнуть всех на поле боя, ибо исходил словно бы из ниоткуда. Это был крик изумления, гнева, боли. Обе противоборствующие стороны прекратили огонь в кратковременном симулякре перемирия.
Лисоликий Ошуа Ди Карнатика, командовавший обороной из ангара, услышал вызов от Равн, находившейся снаружи и удерживавшей одну из самых опасных позиций.
— Ошуа, — сказала она, — хризантемы отступают. Что-то произошло на их правом фланге. Кто-то, прятавшийся за будкой охраны, упал. Возможно, сам Пендрагон. Еще трое его ребят, которых я успела пометить, некоторое время совершенно неподвижны.
— Это может быть уловкой, — предупредил Ошуа.
— Может. Но мне кажется, кому-то из наших удалось зайти им в спину. По крайней мере, тот, кто обстрелял позицию Эпри на крыше, не из наших. Может, кто-то из снайперов чудом уцелел?
— Не думаю, — отозвался Ошуа. — Я веду учет потерям. Но… как говорится, куй железо, пока горячо.
Он переключился на канал связи с Большим Жаком.
— Жак? Твой выход.
Наблюдая за тем, как прекрасное Имя орет и держится за лицо, Домино Тайт не мог сдержать слез из-за того, что уничтожил такую красоту, ибо свершенное им было отнюдь не благородным поступком, но святотатством.
Судя по тому, что доносилось из коммуникатора хризантем, их стаю возглавил Второй номер Пендрагона. В самом скором времени они должны были разгадать обман. Первый, без всяких сомнений, прямо сейчас направлялся к будке, чтобы лично получить подтверждение приказа об отступлении. А стало быть, в этом месте оставаться нельзя.
Отряд тайчи, находившийся у здания, на крыше которого прятался Эпри, не мог не обратить внимания на стрельбу и заметил Домино Тайта, когда тот распахнул плащ, чтобы зарезать Пендрагона. Сороки открыли беглый огонь, и Домино отбежал к другому краю будки и залег. Он надеялся, что если разыграет все правильно, то тайчи вступят в бой с Первым номером хризантем, когда тот приблизится.
Домино Тайт все еще смотрел на мир через особые линзы и потому смог увидеть, как на крыше появляется еще одна облаченная в плащ фигура. Это была почти копия Джимджим Шот, но только другого пола. Возможно, они были дизиготными близнецами… а то и однояйцевыми. Новоприбывший бросился к прекрасному Имени, и Эпри, увидев гнев в глазах незнакомца, попытался отползти подальше.
«Да, — подумал Домино Тайт. — Уведи ее. Не то место, где вам стоит находиться».
Незнакомец определенно куда лучше ориентировался на поле боя, чем его подруга, и к поясу его крепились «инструменты славы». Он присел возле Джимджим, ласково коснулся ее и осмотрел окрестности взглядом не ведающей жалости хищной птицы.
Они встретились с Домино глазами. Губы незнакомца сжались в не предвещающую ничего хорошего тонкую линию, и он проговорил что-то в сжатый кулак. Затем спокойно и неторопливо поднял руку, в которой держал странного вида оружие. Разумеется, Домино Тайт ничего, кроме смерти, и не заслуживал за то, что осквернил совершенную красоту Джимджим Шот, но долгие годы тренировок в Абаттойре наделили его тело собственной волей, а потому он вскинул разрядник и выстрелил первым.