подготовки он остался доволен.
Наступило 24 октября. Погруженные в вагон, но конные разведчики в пешем строю, мы с песнями двинулись в Петроград.
Из одного вагона неслось «Гей, ну-ты, хлопцы!..» с залихватским припевом «И-ха-ха, и-ха-ха!». Из второго — «По дороге пыль клубится…». Грустная история казака-сироты, возвращающегося с набега. Из третьего — разудалая «Ой, да течет речка по песку, да!». Перекликались, точно петухи на рассвете. На каждой остановке пассажиры и служащие высыпали на перрон послушать наше пение. Запевала Яцулло заливалась соловьем. По прибытии в Петроград двинулись по улицам с пением. «Ох, и хорошо же спивают», — проговорил какой-то солдат, когда мы проходили.
Вот и Дворцовая площадь. Прибыл оркестр какого-то полка, скоро пожаловало и начальство: генерал со штабом (фамилии не помню) и военный министр Керенский. Мы построились во взводную колонну. Грянул оркестр. Пошел наш 3-й взвод.
Я вышла на середину взвода. Взвод поравнялся на дистанцию с желонером. Командую: «Прямо!» Тело натянуто, как струна. Вперила взор прямо в точку, боясь потерять равнение. «Ногу» отбиваю с таким усердием, что опасаюсь, как бы после парада мои ступни не превратились в две отбивные котлетки. Смерила взглядом расстояние до начальства: пять шагов… Резкий поворот голов вправо. Вот уже по уставу «пожираю» начальство глазами, хотя от волнения не только не вижу лиц, но даже не замечаю фигур. Да как не волноваться! До сего времени приходилось водить взвод в знакомой обстановке под взглядами редких прохожих да котов с крыш! Здесь же — перед командующим и тысячью зрителей.
Накануне парада было получено донесение, что «товарищи» (большевики) во время парада хотят нас расщелкать. Мы шли на парад с заложенной обоймой патронов и курком, поставленным на предохранитель. По карманам и в подсумках были патроны. Получили приказ поручика: «В случае нападения первый залп давайте в воздух. Второй — по нападающим».
Второй раз идем поротно. Поручик командует: «На ру-ку!..» Рота идет, ощетинив штыки. Что и говорить, грозный вид! Как тут врагам при виде нас не засверкать в страхе пятками, спасая свою жизнь!..
Но что это? 1-я рота направилась прямо на вокзал, а нашу — правым плечом заводят обратно на площадь. Мы видим, как весь батальон, пройдя церемониальным маршем, также вслед за 1-й ротой уходит на вокзал. Площадь пустеет. Нам приказывают составить винтовки в «козлы». Откуда-то донесся слух, что на заводе, кажется, «Нобель», взбунтовались рабочие и нас отправляют туда для реквизиции бензина. Слышатся недовольные голоса: «Наше дело — фронт, а не мешаться в городские беспорядки». Раздается команда: «В ружье!» Мы разбираем винтовки, и нас ведут к воротам дворца.
Казаки отказались защищать Зимний дворец и ушли 25 октября, оставив пулеметы юнкерам. Проходя по двору, я увидела юнкера, прохаживавшегося с обнаженной шашкой около орудия — Михайловское артиллерийское училище.
Роту вводят в роскошные апартаменты с окнами, выходящими на Дворцовую площадь. Говорили, что это покои Екатерины Великой. Раздают патроны; новенькие гильзы блестят, как золотые. Почти все по одному-два патрона прячут за пазуху — «на память».
Усаживаемся на полу, не выпуская винтовок из рук. Никто не решался сесть на мебель, боясь испачкать ее шинелями. И как мы впоследствии были возмущены, узнав, что солдаты, ободрав с мебели шелк и бархат, свалили вину на нас.
Проходя на обед, видела сидевших на полу и стоявших юнкеров. Пока все тихо. Мы уже знаем, что оставлены для защиты Зимнего дворца.
Ночь не принесла никаких перемен. Доброволицы сидят, обхватив винтовки, готовые по первому приказу вступить в бой. Я несколько раз приникала к стеклу, силясь что-нибудь рассмотреть. Незаметно никакого движения. Поручик предупредил: «После приказа открывать огонь накладывайте на стекла что-нибудь мягкое и выдавливайте!»
Михайловское артиллерийское училище было обманом уведено перекинувшимся к большевикам комиссаром. 25-го во дворец пробрался комиссар Абрам Гундовский, уговаривавший юнкеров уйти. Он был ими арестован, но потом выпущен.
В ночь с 24-го на 25-е броневики покинули Зимний дворец. Остался лишь один броневик, из которого солдаты вынули магнето.
Во дворец с вокзала пробралось несколько ударников. Слыхали, что среди них была и женщина-прапорщик.
Штаб округа вызвал вечером 24-го фронтовые части, а Смольный — кронштадтских матросов. В Неву вошла целая флотилия (несколько тысяч матросов). Матросы высадились около Николаевского моста и оттуда повели наступление на Зимний дворец. Штаб округа приказал развести мосты (Литейный, Троицкий, Николаевский), чтобы отрезать рабочие районы от центра. Мосты были разведены, но в 3 часа рабочие и красноармейцы свели их снова. Ночью крейсеру «Аврора» было приказано подойти к Николаевскому мосту (находившемуся в руках юнкеров) и захватить его, что и было исполнено.
Все эти сведения были мной получены три года назад от г-на Зурова, пишущего «Историю русской революции», которому я дала кое-какие сведения о Женском батальоне. Теперь возвращаюсь к личным воспоминаниям.
25 октября 1917 года около 9 часов вечера получаем приказ выйти на баррикады, построенные юнкерами перед Зимним дворцом.
У ворот высоко над землей горит фонарь. «Юнкера, разбейте фонарь!» Полетели камни, со звоном разлетелось стекло. Удачно брошенный камень потушил лампу. Полная темнота. С трудом различаешь соседа. Мы рассыпаемся вправо за баррикадой, смешавшись с юнкерами. Как потом мы узнали, Керенский тайком уехал за самокатчиками, оставив вместо себя министра Коновалова и доктора Кишкина, но самокатчики уже «покраснели» и принимали участие в наступлении на дворец. В девятом часу большевики предъявили ультиматум о сдаче, который был отвергнут.
В 9 часов вдруг впереди загремело «ура!». Большевики пошли в атаку. В одну минуту все кругом загрохотало. Ружейная стрельба сливалась с
