смяли первую линию защитников Зимнего и ворвались в ворота. Двор занят. Летят на лестницы. На ступенях схватываются с юнкерами. Опрокидывают их. Бросаются на второй этаж, ломая сопротивление защитников правительства. Рассыпаются. Как ураган, несутся на третий этаж, везде по дороге сметая юнкеров. На узкой извилистой боковой лестнице трудно атаковать. Юнкера отражают первый наш натиск. Но вот и эти защитники Зимнего бросают оружие… Солдаты, красногвардейцы, матросы широкой лавиной устремляются дальше и рассыпаются по всем комнатам дворца.
Заметив чернеющие во дворе пушки, я спустился вниз. Пушки были брошены. Прислуги около них не было. Валялись снаряды. Я направился к подвалам и, оставив несколько товарищей у входов, поспешил во дворец. Нас было несколько человек, мы поднялись с боковой лестницы на второй этаж. Везде группы солдат обшаривали комнаты, подозревая, что враги попрятались в потайных местах. Появились и темные личности, которых Зимний дворец интересовал по-своему. Тут же энергичная группа моряков организует охрану дворца.
Мы отправились к дворцу. Там было шумно: слышались крики, раздавалась стрельба. В выступах дворцовых стен накопились большие группы наших.
На углу, у правого подъезда, раздавались громкие крики:
— Ура! Вали! Вали!
Это открылась дверь, которую распахнули изнутри вошедшие со двора от набережной моряки, рабочие и солдаты. В дверь хлынул поток людей. Однако дело было еще не кончено — там, внутри, тоже оказались запертые двери.
На площади, у ворот дворца, был сильный галдеж. Там юнкера хотели сдаться и выйти со двора, но ударницы им препятствовали, и женские голоса кричали:
— Не дадим вам уйти! Стрелять будем в спину! Сволочи! Изменники!
Наши с этой стороны подбадривали:
— Эй, не бойсь, выходи!.. Выходите и вы, тетки, — не тронем. Все равно уж дворец наш.
Но женщины-солдаты храбро отвечали:
— Врете! Вы сволочи, большевики. Уйдите! Бить вас будем. Юнкеришки, трусы, черт с вами, только винтовок вам не дадим. Сдавайте винтовки!
Бывшие впереди юнкера с трудом оттеснили женщин и, приоткрыв ворота, стали вылезать из дворцового двора. Задних все же женщины успели обезоружить, однако они уже не стреляли ни в наших, ни в юнкеров, хотя все еще грозили стрелять. Юнкера были окружены павловцами и отведены в казармы под арест. При обыске у каждого из них нашли заряженными по два револьвера.
Я направился к Зимнему, который был окружен со всех сторон. Юнкера стали сдаваться, но при входе в Зимний женщины из «батальона смерти» стали бросать гранаты; по ним открыли стрельбу, они выбросили белый флаг, но когда стали подходить ближе, они — гранатами. Несколько раз повторялась та же история.
Оставшиеся у ворот матросы, солдаты и рабочие продолжали уговаривать ударниц:
— Сдавайтесь и вы. Потом хуже будет. Выходите сейчас — не тронем. Ну а силой возьмем — всех вас по казармам разведем.
Они храбрились и нервными голосами кричали:
— Уйдите к чертям! Умрем, а не сдадимся!.. Уходите — стрелять будем… Всех перебьем!
Но уже не стреляли. Душевная тревога и страх, видимо, ими овладевали.
— Да выходите, дамочки! — отвечали со смехом солдаты. — Вылезайте, что ль. Все равно — вы наши.
Наконец они согласились:
— Выйдем, только не трогайте. Строем нас отпустите.
На площадь высыпала тысяча женщин в солдатских фуражках, гимнастерках и штанах. Их окружили со всех сторон. Винтовки они побросали на дворе.
Шел разговор и даже спор: отпустить или отвести куда-нибудь, и, кажется, матросы хотели их конвоировать в казармы 2-го Балтийского экипажа, считая своей военной добычей. Но павловцы настаивали, что они отведут их туда же, куда отвели юнкеров.
— Нам приказано вести их в штаб.
— Какой штаб? У нас тоже штаб.
— В какой — в революционный. Он сегодня у нас помещается.
Тут оказался командир роты павловцев, который старался собрать своих в строй. Ему я и поручил оцепить бывших ударниц и отвести в штаб. Недовольные поворчали, но затем смирились.
Женщин-солдат окружили и повели.
— Пошли-поехали! Павловские невесты! — кричали вслед ударницам матросы.
