настолько беспечны, что готовы нарушать законы природы ради достижения наших целей. Из гордыни и дурацкого каприза прожить подольше любой ценой мы один за другим открываем зловещие ящики Пандоры, оправдываясь этической или научной целесообразностью. По мне, так пусть доктор Франкенштейн отправляется клонировать собственную матушку. Мне дорога неизвестная дата моего ухода. Я не хотел стать их подопытным кроликом.
ШОКОЛАД И ВЗЯТКА
Я люблю Мехико. Мне нравятся его улицы, еда, текила и люди. Здесь парень с пышными усами направляет тебе между глаз «кольт» сорок пятого калибра и говорит очень ласково: «Приятель, дайте-ка мне ваши часы и кредитки, а не то прямо сейчас кто-то умрет». Не «я тебя убью» или «вышибу из тебя мозги», нет. Именно так: «Кто-то умрет». То есть виноват в своей смерти будешь исключительно ты сам, без малейшего участия с его стороны. Или взять этих мрачных полицейских с высоко поднятыми воротниками, чтобы ты не смог разглядеть номеров на их бляхах. Они имеют обыкновение останавливать тебя на темной улице: «Ни слова, если не хотите прибавить себе проблем». Если хочешь уйти подобру-поздорову, придется заплатить штраф, который тебе никто не выписывал. Сеальтиель Алатристе время от времени предоставляет мне шофера, чтобы я мог передвигаться по всему федеральному округу, не прибегая к услугам таксиста. Как-то ночью, высадив меня на углу у бара Пакиты, Антонио попросил у меня «двадцать песо, патрон, для полиции». Нарушать городские устои я не решился. Когда спустя пять рюмок текилы, напевая «Божественных женщин», я вышел из бара в сопровождении двух мрачных типов, которые устремились за мной со вполне понятными намерениями, оказалось, что Антонио имел в виду не городскую полицию в целом, а вполне конкретную ее представительницу необъятных размеров с огромным пистолетом за поясом. Она подарила мне улыбку и остановила уличное движение, чтобы наша машина могла выехать, а на две мои тени бросила свирепый взгляд, будто говоря им: этот испанец был весьма щедр, так что у него все права.
Если вы отважны в разумных пределах и к тому же удачливы, в Мехико вас ждут незабываемые приключения. Как любит говорить мой друг, писатель и журналист Хавьер Веласко, любитель ночной жизни и закоренелый бродяга, «в сравнении с этим Кафка — просто провинциальный костумбрист». Спросите у фотографа из «Реформы», на которого напал грабитель, а узнав, что его жертва снимает для газеты, подумал и попросил: «Тогда сними меня». И фотограф запечатлел его прямо посреди людной улицы, в горделивой позе, с «магнумом» сорок четвертого калибра и улыбкой от уха до уха. «Если мое фото не напечатают, я сделаю из тебя решето», — пообещал бандит перед тем как уйти. Разумеется, фото опубликовали. Я сам видел. На первой полосе. С тех пор парень с сорок четвертым стал звездой своего квартала.
У Мехико есть и другие стороны. Это уникальное сочетание жестокости, бедности и гордости, зачастую в одном и том же человеке. Мне нравится смотреть, как в глазах официанта вспыхивает ярость, когда глупый гринго, хотя далеко не все глупые туристы — гринго, принимает его учтивость за подобострастие. Или как меняется атмосфера в трущобах, когда под воздействием пульки люди моментально впадают в бешенство и хватаются за ножи. Миг — и они уже готовы располосовать твою шкуру: «Неважно, что вы сказали. Важно, что вы меня оскорбили». Спасти тебя может лишь бутылка текилы и вовремя сказанные слова: «Сеньоры, я иностранец и плохо знаю здешние обычаи, но позвольте угостить вас». Тогда появляется шанс выйти оттуда живым, унося с собой бочонок местной выпивки и полдюжины новых имен, включая прозвища, в записной книжке.
А больше всего меня восхищает достоинство тех, кто привык жить среди насилия и нищеты. Несколько дней назад я остановился в дверях таверны на площади Санто-Доминго, любуясь самым постыдным и самым прекрасным из того, что Испания принесла в Америку: дворцом инквизиции и типографиями XVII века. Ко мне подошла бедная женщина с корзиной. Она продавала шоколад. Прежде чем торговка успела открыть рот, я протянул ей пять песо. Она строго посмотрела на меня:
— Я не побираюсь, сеньор. Я продаю шоколад.
Я тотчас извинился.
— Разумеется, — ответил я, — а я с большим удовольствием покупаю, просто сейчас мне некуда его положить. Давайте, вы отдадите мне его в другой раз.
Это устроило женщину, и она с глубочайшим достоинством приняла мои пять песо. А я подумал, что при других обстоятельствах она запросто могла отнять у меня портфель. Но в Мехико все происходит вовремя и так, как должно происходить. Иногда нужно пересечь океан, сесть на веранде какой-нибудь таверны и потратить пять песо на то, чтобы заново отыскать слова и жесты, которые мать-Испания — даже у сукиных детей есть матери, а у сук сыновья — заставила нас накрепко позабыть.
ВСЕ МЫ УМРЕМ
Я в восторге и от самой фотографии, и от подписи под ней. Картинка попалась мне в одном журнале. Я вырезал ее и прикрепил кнопками над компьютером. На фотографии изображен заурядный деревенский житель с широко открытым ртом, вилкой в одной руке и ножом в другой. Перед ним замечательная телячья котлета, идеального размера, как следует прожаренная, каноническая, с подходящей к случаю бутылкой вина. А подпись еще лучше картинки. «Все мы умрем», — бормочет субъект, не прекращая жевать. Он чрезвычайно доволен жизнью.
Признаться, человек с фотографии вызывает у меня дружеское расположение, даже симпатию. Если верить заметке, он ел мясо всю жизнь и не собирается менять свои пристрастия, несмотря на годы, коровье бешенство и всех министров здравоохранения вместе взятых. На память приходят слова одного современного писателя, настоящего кабальеро, дожившего до семидесяти с лишним лет. Перед смертью он тайком от врачей курил сигареты, приговаривая: «Лучше умереть стоя, чем жить на коленях». Похоже, счастливый обладатель котлеты думает так же. Он ел мясо с большим аппетитом, когда позволял кошелек, и не станет изменять своим привычкам только потому, что шайка европейских — испанских в том числе — чиновников, со всей своей недальновидностью и страусиным ужасом перед реальностью, окончательно разрушила доверие потребителей. Что ж, не самая плохая жизненная позиция. Была не была, продолжай есть котлеты, а когда спустя годы, врачи скажут, что твой мозг вот-вот потечет из ушей, можно будет съесть последнюю отбивную, выкурить сигарету, купить в Английском Дворе бейсбольную биту и оправиться в гости к министру сельского хозяйства или здравоохранения, а если получится, то и к самому премьер-министру. В Испании провинившихся министров не отправляют в отставку, а переводят в другое министерство. Так что будет не сложно отыскать их, чтобы выразить свою — хрясь! хрясь! — благодарность.
В чем-то господин с котлетой совершенно прав. Не стоит посвящать свою жизнь скрупулезному высчитыванию калорий и превращать осторожность в паранойю. Так недолго и от голода сдохнуть, как тот разведенный муж, у которого не было консервного ножа. Кроме того, если задуматься, получается, что в жизни всегда хватало эпидемий, чумы, холеры, оспы, инфекций, паразитов, ядовитых грибов и прочих неприятностей, однако раньше никому не приходило в голову поднимать скандал из-за какой-то смерти. Малому не повезло, и дело с концом. Раньше гибель людей, даже массовая, проистекала от естественных причин и объяснялась божественной волей. Тех же, кто поднимал руку на ближнего, хватали и поджаривали на городской площади или четвертовали лошадьми. Теперь алчных коммерсантов и нечестных чиновников никто не четвертует, к большому сожалению. Им выделяют государственные субсидии и поддерживают все их решения, только бы избежать правительственного кризиса и не ударить в грязь лицом перед европейцами. В остальном жизнь изменилась не так уж сильно. По правде, мы превратились в форменных пижонов. Никто не хочет трудиться, все панически боятся страданий и категорически отказываются умирать. Мы не пьем, не курим, полчаса изучаем этикетку, прежде чем положить банку в корзину для покупок. Все должно быть стерильным, без цвета, вкуса и запаха. Чтобы мы благополучно дожили до глубокой старости. Тогда детки смогут сдать нас в богадельню, где мы благополучно протянем еще лет двадцать, в приятной компании бандажей и зондов, будем смотреть «Томболу», сопереживая шоферу Росито, есть пюре и украдкой щипать сиделок. Субъект с котлетой пытается напомнить нам позабытую, но важную истину: осторожность не равна одержимости. Все мы умрем в один прекрасный день. На протяжении веков люди противостояли испытанием, которые выпадали на их долю волей случая или велением времени, а потом сходили в могилу, как сойдем и мы, с отбивной или без нее. А вы как думали? И нечего поднимать шум.
ДУРАКИ И ШАМПАНСКОЕ
Полагаю, и вы обратили внимание на появление новой моды обливаться шампанским: надо взять бутылку, хорошенько встряхнуть, вырвать пробку и — кто не спрятался, я не виноват! В последнее время ни один джекпот в лотерее, день рождения или финал автогонок не обходится без брызг шампанского во все стороны. Народ визжит от восторга, как будто считает делом своей жизни поставлять заказы для прачечных. Когда какой-нибудь умник, проскочив сломя голову пять тысяч километров на своей дорогущей гоночной тачке и сбив по дороге верблюда, двух собак и семерых аборигенов, первым приходит к финишу в Мадриде или Дакаре, он не находит лучшего способа выразить свою радость, кроме как разрядить пятилитровый «магнум» на фотографов, телекамеры и топ- моделей, которые поднялись на пьедестал, чтобы вручить победителю премию и поцелуй в щечку, и на всякий случай продолжают улыбаться, в надежде, что их пригласят в «Томболу» рассказать, как это было с Хесулином — верный способ сделать карьеру и засветиться на страницах «Интервью».
С лотереями дела обстоят еще хуже. Счастливчик, отхвативший большой куш, спешит поделиться своей радостью со всем окружающим миром, чтобы ни у кого не осталось сомнений в том, что он и есть самый настоящий баловень судьбы. Для этого болван отправляется в бар на углу, зовет друзей, открывает
