узнаем его. Это — Салим Хамис Нгони, один из самых молодых проводников в экспедиции. Как бы они там внизу ни спорили, его либо послали присматривать за нами, либо он пошел по собственной инициативе. Мы и остановились отдохнуть на груде скал, он добрался до нас через сорок пять минут.
Еды у нас собой немного, ведь мы не пополнили запасы в Кибо. Но я выуживаю из рюкзака два батончика гранолы. Бернаэтс распаковывает какой-то энергетический гель с лекарственным вкусом, и мы съедаем все это. Мы уже так высоко, что одновременно жевать и дышать тяжело. Каждый кусок пережевываемой пищи занимает место, которое можно было бы использовать для вдоха. У всех нас показатели содержания кислорода выше 90 %, за исключением Хамиса Нгони, у которого 70 %. Он не практиковал дыхание по методу Хофа. Мне интересно, неужели он и другие проводники так привыкли каждый месяц ходить в горы и поэтому чувствуют себя хорошо даже при недостатке кислорода.
У организма есть множество разных способов согревать себя, и точно так же у него есть и широкий спектр стратегий и техник для восполнения недостатка кислорода на большой высоте. Для меня же эффективным оказался метод дыхания. Наша четверка, выстроившись в ряд, продолжила подъем. Впереди идет Хамис Нгони. Время от времени ритм наших шагов убаюкивает меня, и я сбиваюсь с осознанного темпа дыхания. Я отвлекаюсь, и вдыхаю столько воздуха, сколько подсказывает сознание, забывая направлять свое дыхание. Тогда-то горняжка и проявляет себя. Все неуловимо меркнет, и кажется, что каждый шаг дается все труднее. Потом, понимая, что слабею, я выполняю тридцать частых вдохов, и все снова становится ярким так резко, словно я снял солнечные очки. Походка стала легкой, и у меня есть силы продолжать путь. На этой высоте гора заставляет меня остро осознать свое тело. Мне даже кажется, что я чувствую, как энергия от батончика гранолы циркулирует по организму, по мере того как митохондрии в клетках жадно поглощают сахара, отдавая животную силу мышц.
Мы миновали небольшую пещеру, а потом ровную площадку. После этого петляли, ощущая под ногами что-то вроде вулканического песка. Вытягивая шею, я различаю белое пятно снега вверху — значит, там кромка кратера. На самом деле точка Гилмана — это не самая вершина Килиманджаро, но именно здесь можно перевалить через гору и начать спуск по противоположному склону. До настоящей вершины, Ухуру, еще полтора часа хода по краю кратера и еще несколько сот метров подъема. Я, Хоф и Бернаэтс, все мы согласны, что для наших целей подойдет и точка Гилмана. Нам не нужно идти дальше, чтобы что-то себе доказать. Такой скромный плюс к нашим свершениям просто не стоит еще трех часов ходьбы туда и обратно. Как бы то ни было, когда я перевожу взгляд со снегов на темные тучи, которые начали окутывать вершину, расстояние до точки Гилмана вызывает головокружение. Я предпочитаю идти, опустив голову.
Через полчаса мы доходим до участка пути, где гравийная тропа уступает место валунам. Его называют Ямайка Рокс. Тут нам кое-где приходится идти, перехватываясь руками. Это самый технически сложный участок подъема, а еще хуже, что неожиданно начинается сильный снегопад и дует шквалистый ветер. Температура около минус 15 градусов, потом я рассчитал, что за счет воздействия ветра на голую кожу на самом деле было примерно минус 35. Этого достаточно, чтобы получить обморожение всего через пару минут, хотя я и шел с голым торсом вот уже несколько часов. Я замечаю, как Хоф споткнулся о груду камней, и ему пришлось опереться рукой. Все мы уже явно на пределе своих возможностей. Несмотря на скорость подъема, холод и ледяной ветер, я знаю, что мне нужно направить все свои силы лишь на то, чтобы передвигать ноги. Я снова надеваю свитер и, готовясь к последнему рывку, неуклюже втыкаю посохи в скалу.
В мире много великих горовосходителей. Я не из их числа. И Хоф, и Хамис Нгони — опытные альпинисты, но для меня даже несложный подъем, где нужно карабкаться по камням, уже испытание. Когда нужно ползти, посохи мешаются, а, стоя без них, мне трудно удерживать равновесие. Трое моих товарищей, похоже, беззаботно спрыгнули с почти двухметрового уступа, я же, хватаясь пальцами за ноздреватые скалы, отчаянно нащупывал под собой за что зацепиться. Поскользнувшись, я рухнул вперед, распластавшись и раскинув руки. Хоф, глядя на мои бепорядочно раскинувшиеся конечности, обращаясь к Бернаэтсу или Хамису Нгони, или, может, просто так, говорит:
— И вот он бьется сам с собой.
Я слишком вымотан, и для меня это замечание как оскорбление, но оно верно. Я запнулся на склоне. Я бьюсь с собственными мышцами и сознанием так же, как с этим валуном, на котором распласталось мое тело. Но, черт возьми, я все-таки дойду до вершины, даже если это меня убьет. И на этот раз, когда я поднимаю глаза, то понимаю, что наша цель всего в сотне метров вверх по склону. Можно бороться с собой или бороться с горой. На этом этапе такого вопроса уже не стоит.
И не успел я оглянуться, как мы уже были там. Мы, затаив дыхание, стоим на «крыше» Африканского континента. Почти у самой вершины. Посмотрев на часы и вычтя время выхода, мы понимаем, что мы не просто достигли поставленной цели дойти за 30 часов — мы превзошли все ожидания. С тех пор как мы миновали вход в парк, прошло всего 28 часов 6 минут. Объективно говоря, когда группа Хофа в прошлом году шла тем же маршрутом, до точки Гилмана они дошли за 42 часа. Насколько нам известно, это самое быстрое восхождение к точке Гилмана, совершенное группой людей. Где-то внизу к нам поднимаются остальные участники. Они подойдут сюда часа через два. В общей сложности, до вершины, не уступив горной болезни, дойдут 22 члена группы из 29. Хотя Кастельяни вместе с армией США предсказывал масштабную неудачу, в нашей экспедиции 75 % успешных восхождений.
И я впитываю в себя наш успех вместе с разреженным воздухом Килиманджаро. Ветер хлесткими порывами проносится мимо огромного деревянного знака с указанием высоты, и мне снова становится тепло. Я делаю еще 30 вдохов, и мне уже жарко. Я снова снимаю рубашку, чтобы кожей почувствовать атмосферу. Хоть ветер и знает лишь язык обморожения, я чувствую, что это победа. Я уже не на горе. В это мгновение я сам гора.
