категоричной форме. И домой подвез, и вновь целовал, да так, что мысли до сих пор путались.
Отойдя от окошка, и сев на кровать, уже привычно нырнула рукой под подушку, Грунька вынула небольшую светло-розовую книжку, в которой между страницами она хранила все дорогие ее сердцу фотографии. На первом развороте были вклеены фотокарточки родителей, погибших вскоре после ее рождения. На втором – тетушка Нюра и бабушка – два самых дорогих и самых близких человека, вырастивших ее, две сильные и несгибаемые женщины.
Дальше шли фотографии дома, друзей, подруг, одноклассников, одногруппников. Груня вздохнула, перелистывая самодельный альбом ее памяти. Дотянулась до рюкзака и вынула небольшой конверт из его недр. В конверте были распечатаны новые фотографии, которые девчонка собиралась вклеить в памятный альбом. О том, где Груня разместит новые кадры своей жизни, долго думать не пришлось. Разворот, одна сторона которого удерживала плотную обложку, а вторая начинала альбом, пустовал. Не было надписей и рисунков. Но Грунька поняла, что именно с этой страницы она хотела бы вспоминать свою жизнь, возвращаясь к ней, когда грустно.
Вооружившись клеем, Груня тщательно смазала оборотную сторону фотографии и аккуратно прогладила ладошкой по внешней стороне. Улыбка появилась на лице девушки, когда глаза замерли на мужественном лице, на скрытой в глубине карих глаз улыбке, на коротком ежике темных волос, на крепких и властных руках, прикосновение которых она отчетливо помнила. Помнила и то, как гулко стучало ее сердце, когда незнакомец щелкнул ее камерой, поймав в объектив пару: парень обнимал девушку и смотрел на нее с мягкой улыбкой и их губы вот-вот сольются в нежном поцелуе.
Грунька вздохнула, смущенно и вместе с тем счастливо, когда вклеивала второе фото, то самое, с поцелуем.
Проводя кончиками пальцев по изображению мужчины, Груня улыбалась. Нет, ей категорически не верилось, что все это происходит с ней наяву. Вот не может такой мужчина, как Барычинский ухаживать за ней. Не может и все тут.
Отложив альбом, Груня развернула портрет от маэстро. Еще одно событие в ее жизни, которое просто не могло случиться с ней. Не в этой жизни точно. Но оно случилось. Она лично познакомилась с одним из самых талантливых фотографов современности, и более того, позировала ему. Но этот факт смазался на фоне красоты мужского тела.
Не задумываясь, как будет пояснять бабушке свой поступок, Груня аккуратно приклеила фотографию на пустую стену. С трудом холст поместился, но пришлось передвинуть кресло ближе к окну. Зато можно было лежать в кровати и любоваться мужской фигурой.
Чем и занялась Груня, наспех приняв душ и забравшись под одеяло в пижаме. Теперь, когда не было свидетелей, можно было признаться самой себе. Барычинский – сногсшибательный мужчина. Пусть хам и грубиян, но он красив, честен, справедлив и, что уж скрывать, невероятно сексуален.
Грунька, лежа в полумраке комнаты, рассматривая в отблеске ночной лампы фигуру Барина, понимала, что он ее невероятно привлекает. Каждое мгновение, когда она видела Барина, она хотела прикоснуться к нему, провести руками по плечам, шее, груди. А сейчас, когда она увидела его полуобнаженного, пусть и на фото, а не вживую, то желание потрогать и пощупать становилось почти непреодолимым.
Прижав свою подушку ближе, Грунька почувствовала, как по телу бегут странные непонятные волны, приятные, но опасные. Крепко зажмурившись, девчонка вжалась лицом в подушку.
-Засранец! – простонала она, понимая, что даже на расстоянии он уже заполучил власть над ней.
Да только Груня все еще боялась поверить, боялась, что их отношения обречены на провал, и именно поэтому собиралась сопротивляться до последнего, насколько хватит сил.
***
Следующая пара дней для Груни показались мучительными, и в то же время замечательно-прекрасными.
Барин, как она и просила, в рабочее время к ней не лез, издалека не смотрел пристально, в кабинет не звал, обедал в одиночестве. Все, как она просила. Но… Но поняла, что ей не хватает их перепалок, его пресловутого «чё» и взгляда нахальных карих глаз. Нет, Барин ее по-прежнему поджидал после смены в машине за пределами здания и отвозил домой. Даже если Василий не появлялся в ресторане, то все равно ждал Груню к концу рабочей смены. Все эти дни их прощания были долгими, страстными, неожиданно откровенными для Груни.
Васька не позволял себе лишнего, но и не останавливался на простом пожатие руки и коротком прощальном поцелуе. Стоило машине припарковаться во дворе, как что-то неразборчиво ворча, Барычинский перетаскивал девчонку на колени и зарывался руками в огненные волосы, стягивая с них смешную шапку и не слушая возражений Груни.
А потом, спустя час или два, а может быть и три, отпускал ее домой. И уже лежа в своей одинокой девичьей постели Грунька воображала, как «это» все у них случится. Поскольку опыта не было, Груня перечитала парочку откровенных романов, найденных в сети. Краснела густо, фантазировала, глядя на фотку Барина на стене, мысленно посылала ему такие же мучения, и засыпала.
На третий день девчонка решила послать все лесом. Да, ее ультиматум долго не продлился. Даже неделю она не смогла вытерпеть. Но что делать, если чувства требовали выхода, а сердце – ласки и любви.
После занятий Груня непривычно быстро мчалась на работу. Сегодня она собиралась сама принести Барину ужин в кабинет, и, если наберется смелости, то первая его там и поцелует. Без пояснений. Пусть сам все решает и понимает.
Решительно кивнув своим мыслям, Груня влетела в ресторан, переоделась. Вовчик, коротко кивнув ей и улыбнувшись, тихо велел идти к Михалычу
