испанцы даже не особо крупным отрядом, так что их наличие — бессмысленный перевод ассигнований.
Сделать с этим ничего нельзя. Попытка мобилизовать и погнать в сражение закончилась бы массовым дезертирством, плохо повлияла бы на собственные полки морально, понизив дух, и непременно снизила бы и так не очень высокий темп передвижения. Благодаря драгунским полкам под командованием Рюффена, отозванным с индейской войны, можно было хотя бы быть уверенным, что известия о нашем броске до противника не дошли. Конные разъезды широкой дугой охватывали далеко вперед дороги и всех подозрительных ловили и допрашивали. Некоторых отправляли назад под конвоем, других заворачивали. Насколько мне известно, пока никого не повесили в качестве шпиона, но морды иным непонятливым били знатно.
Благодаря четкой разведке наконец обнаружены передовые подразделения армии вторжения. В городке под названием Шалю, по ту сторону реки, по всем домам и сараям битком набито несколько отдельных отрядов. Жителей повыгоняли на холод и дожди, так что помочь нам с определением численности противника и расположением позиций они не способны. Зато горели страстным желанием показать местность, включая переправы и обходные пути. Ничего удачнее придумать невозможно.
— Ну что, парни, — сказал я, стоя перед строем, — вот там, — показал на еле видные в лунном свете крыши поселка, — нас ждет отдых, тепло и выпивка. Вперед!
Шеренги восторженно взревели. Уверен, сейчас им не столько слава и подвиги мерещатся, сколько возможность нормально выспаться, не на мокрой земле. Время седьмой час утра, и дождь не прекращался всю ночь, пока переходили на эту сторону реки и маршировали. Рассвет заменяется тонкой красной чертой у горизонта. Светить сегодня из-за облаков нечему.
— Штыки примкнуть! — побежала команда, повторяемая сержантами.
Вторая колонна под командованием уже полковника Жози Лобрано (успехи и переход в Континентальную армию нужно поощрять повышением) должна к этому моменту двигаться с юга. Нет смысла стоять на месте, обязательно заметят рано или поздно. Не считая кавалерии, у нас вместе свыше трех тысяч человек и восемнадцать пушек. Более чем достаточно для внезапной атаки. Здесь не больше двух вражеских полков.
Возле домов раздался чей-то крик, и грянуло несколько выстрелов. Часовые все же имелись, но теперь поздно.
— Посторонись, — зарычал артиллерийский капитан.
Четыре пушки, протащенные на бешеном аллюре чуть не впереди наступающей бегом колонны пехоты, разворачивали для открытия огня. Прислуга быстро посыпалась с лошадей, ловко взялась за привычное дело: отцепила передки, поставила зарядные ящики, достала картузы с порохом и картечью. Две главные улицы, идущие с севера на юг, сейчас перекрывали наглухо. Из зданий высыпало на шум множество вооруженного и частично раздетого народа. По ничего не понимающей толпе хлестнула в упор картечь, а потом вперед вышли плотные цепи с ружьями наперевес. Начавшаяся было паника достаточно быстро переросла в повальную сдачу.
«И все?» — подумал я в недоумении, глядя на происходящее и принимая поздравления офицеров. Этот день обязательно всем запомнится в качестве великого подвига. Сто сорок два убитых, сто двенадцать раненых и больше тысячи пленных при трех погибших и четырех раненых у нас. Невольно начинаешь чувствовать себя великим полководцем, хотя все дело во внезапности и скорости. К тому же двух старших офицеров совершенно случайно накрыло первым залпом, и некому стало организовать сопротивление.
— Господин генерал! — крикнул смутно знакомый сержант. — Полковник Лобрано просит срочно прибыть.
Мы пронеслись по длинной улице, выскочив к каменной ферме неподалеку. Там плотным каре стояло не меньше трех сотен солдат в зеленых мундирах с красным воротником. Немецкие наемники. С тыла их защищала стена и несколько каменных зданий. Уверен, там тоже есть стрелки. Германцы славились егерскими подразделениями, пользующимися штуцерами. Большая дальность и меткость. Впрочем, им по-любому ничего не светило. Полковник стянул сюда не меньше полка и шесть легких пушек.
— Не хотят сдаваться?
— Требуют старшего, — криво усмехнулся Лобрано. — Я их не устраиваю.
— А картечь?
Он посмотрел хмуро. Ну да, военная косточка. Положено раскланиваться с противником и вежливо уступать очередь стрелять первым. Я себе такого позволить не могу. Начал — иди до конца. Понравится это кому-либо или нет, единственный шанс отбиться от регулярных войск — задействовать народ. Чтобы нападали на фуражиров, не давали продовольствия и служили разведчиками. А если испанцы нанесут удар вслепую или повесят парочку, оно и к лучшему. Пора местным жителям понять: вольница закончилась. Власть не собирается стесняться и заставит перед собой склониться. Чем больше они станут бить, жечь и грабить, тем лучше Федерации. Не колонии Новая Галлия, а именно Союзу. Пусть все видят, куда ведет отсутствие сильной руки и власть толпы.
— Ладно, — сказал я, — дам им шанс.
Вышел вперед и с холодком в сердце передвигал ноги по направлению к германцам. Ничего глупее придумать невозможно. Один случайно, с перепугу или по дурости, выстрелит — и меня нашпигуют свинцом целым батальоном, заодно добавив сзади от своих. Они же наверняка ответят, а я на линии огня.
— Генерал Континентальной армии Ричард Эймс, — сообщил, останавливаясь вблизи строя. — Кто у вас старший?
