Пьер, или Двусмысленности

греческом, иврите и арамейском, коим он посвятил большую часть своей жизни, особенно понравился ему провозглашением своего непогрешимого суждения о произведениях, написанных с хорошим вкусом на языке английском, который, не колеблясь, произнес следующее: «Он безупречен в вопросах морали и потому безвреден». Другой редактор решительно рекомендовал его произведения для чтения в кругу семьи. Третий без какой-либо сдержанности заявлял, что главной и конечной целью этот автор ставил перед собой благочестие.

Разум, не столь сильный от природы, как у Пьера, мог бы с успехом поторопиться впасть в немалое самодовольство из-за таких хвалебных речей, как эти, особенно если учитывать, что нет ни малейшего сомнения в том, что примитивный вердикт, провозглашенный редакторами, подлежал отмене лишь в случае разве что такого совершенно невероятного события, как скорое наступление золотого века, который мог бы установить другие понятия о вкусе и, возможно, изгнал бы редакторов. Это верно, что в свете общей практической неясности этих хвалебных речей и при таких обстоятельствах, когда, в сущности, все они каким-то образом оказывались благоразумно-нерешительного сорта, учитывая, что все они были панегириками, и не чем иным, как панегириками, в коих ни слова не было о каком бы то ни было анализе, его старший друг, собрат по перу, осмелился сказать нашему герою:

– Пьер, это очень высокие похвалы, ручаюсь тебе, и ты на удивление молодой автор, который заслужил их; но я до сих пор не вижу никакой критики в твой адрес.

– Критики? – закричал Пьер в крайнем удивлении. – Как же, сэр, это все критика! Я просто идол критиков!

– А, – вздохнул старший собрат, как если бы вдруг открыл, что сие было правдой, в конце-то концов. – А! – И отошел прочь со своей безобидной, уклончивой сигарой.

Как бы там ни было, благодарение редакторам, в конце концов известное воодушевление литературою в интересах Пьера обрело такие масштабы, что два молодых человека, кои недавно оставили низменное портняжное ремесло ради более почетного – печатания и продажи книг (вероятно, в хозяйственных целях, дабы пустить на книги обрезки холстины и хлопка со стола закройщика, после того как ввязались в издательское дело), послали ему письмо на изящнейшей бумаге с волнистым краем, где аккуратнейшим бисерным почерком изложили следующие условия договора; самый дух означенного письма ясно показывал все же, что – благодарение фабриканту – их обрезки холстины и хлопка могут быть замечательным образом переработаны в бумагу, в то время как сами закройщики не будут совсем уж сидеть без дела на преображенной фабрике:

«Благородному Пьеру Глендиннингу.

Уважаемый сэр!

Прекрасный фасон, благоразумное настроение ваших произведений наполнило нас изумлением. Материя превосходна – тончайшее сукно гения. Мы делаем первые шаги в издательском деле. Ваши шаровары – шедевры, мы хотели сказать, – до сих пор еще не были укомплектованы. Они должны быть опубликованы в книжной форме. Портные – мы имели в виду библиотекарей – требуют этого. Ваша слава сейчас пребывает в прекраснейшей дремоте. Теперь, пока не пропал ее блеск, теперь пришло время для книжной формы. На днях мы получили партию замши… то есть кожи из России. Книжная форма станет долговечной формой. Со всем уважением мы предлагаем нарядить ваши удивительные произведения в книжную форму. Если вам будет угодно, мы перешлем вам образчик материи, то есть, мы хотели сказать, образец страницы с рисунком кожи. Мы готовы предоставить вам десять процентов от прибыли (неслыханно много) за привилегию облачить ваши замечательные произведения в книжную форму, вы получите счета от белошвейки, то есть от типографа и переплетчика, в день публикации. Ответ при первейшей благоприятной возможности окажет бесценную услугу…

Сэр, ваши покорнейшие слуги,

Вандер и Вэн.

P. S. Мы со всем уважением высылаем также вместе с письмом заготовку, то есть бумагу, в подтверждение наших самых серьезных намерений сделать все возможное в ваших интересах, чтобы закрепиться в торговле.

N. B. Если наш образец не охватит всего вашего знаменитого гардероба – произведений, мы хотели сказать, – мы искренне сожалеем. Мы перерыли ради него все костюмы, то есть журналы.

Образец пальто, то есть титульного листа для произведений Глендиннинга:

ПОЛНОЕ СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ ГЛЕНДИННИНГА, АВТОРА

Всемирно известное произведение „Тропическое лето: сонет“.

„Погода: размышление“. „Жизнь: экспромт“. „Памяти покойного

преподобного Марка Грэйсмена: некролог“. „Честь: станс“. „Красота: акростих“. „Эдгар: анаграмма“. „Красотка: статья“.

И т. д., и т. д., и т. д., и т. д.,

и т. д., и т. д., и т. д.,

и т. д., и т. д.,

и т. д.

«.

От художника-иллюстратора Пьер получил следующие строк и:

«Сэр, я обращаюсь к вам с непритворным трепетом. Ибо, несмотря на то что вы молоды, вам давно привычны слава и мастерство. Я не могу передать вам все свое пылкое обожание ваших работ, и также я не могу не сожалеть глубоко о произведениях, обладающих такой изобразительной,