В мире бесконечно звучит много вздора на все эти темы, поэтому не порицайте меня, если и я внесу свою скромную лепту. Человек не может говорить или писать без того, чтобы не выставить свою душу беспомощно распахнутой на всеобщее обозрение, в то время как неуязвимый рыцарь ходит с опущенным забралом. Однако поболтать бывает приятно, приятно скоротать время за беседой, прежде чем мы отправимся в постель; наши речи становятся более захватывающими, когда нам, словно бродячим импровизаторам из Италии, платят за сотрясение воздуха. И мы будем только очень признательны, когда слушатели, зевая, отпустят нас восвояси вместе с несколькими дукатами, кои мы заработали.
Может быть, мы уже говорили, что финансовые планы Пьера попробовать независимые способы содержать себя в городе были основаны на его предположительных литературных талантах. Ибо как еще он мог зарабатывать на жизнь? У него не было профессии; он не занимался торговлей. Возможно, он был бы рад, если бы судьба сделала его кузнецом, а не джентльменом, Глендиннингом и гением. Но здесь он повел бы себя непростительно опрометчиво, если бы прежде не осознал на своем личном опыте в полной мере тот факт, что для сотрудника журнала молодой американской литературы получать несколько пенсов в обмен на свои стихи дело вполне возможное. Подобные заработки неизменно выручают в трудной ситуации, и было бы и глупо и неблагодарно не воспользоваться ими.
Но с тех пор, как высокое положение в свете да наследование Пьером родового имения в будущем, казалось, ныне никак не могли ему помочь заработать на свои нужды даже самый мелкий фартинг – не имеет значения, ручным ли трудом или с помощью ума, – может показаться желательным – дать здесь немного более подробные объяснения по мере развития нашего повествования. Мы так и поступим, но начнем, как обычно, с преамбулы.
Порою любой возможный афоризм или мысль кажутся избитыми, но все же несколько старейших высказываний из невосполнимого запаса, который, независимо от той ситуации, в коей находится человек, независимо от того, насколько он счастлив и процветает, будет неизменно раздражать его, он станет неизменно выходить из себя, невзирая на любое свое нынешнее положение. Словом, в то время как многие бедные чернильные рабы на галерах литературы тяжко орудуют тяжелым веслом – читай: пером, – дабы заработать какие-то необходимые деньги на удовлетворение естественных нужд, сам Пьер в это же самое время осыпал себя болезненными упреками, считая свои скромные литературные заработки по меньшей мере неизбежимым для себя позором; а меж тем эти рабы литературных галер жадно ухватились бы за них, не помня себя от счастья, – он, который беспечно относился к тому, что швы на его панталонах прохудились, – в самых отдаленных планах на будущее надеялся унаследовать богатые фермы Седельных Лугов, стать владельцем вполне приличного дохода и навеки защищенным от появления на руках предательских чумных пятен нужды – а именно пятен от чернил, – сам Пьер, несомненный и подлинный владелец тех благ, о коих все другие только жадно и безнадежно мечтают, – в общем, самым любимым делом Пьера, когда он хотел потешить свое суетное тщеславие, была возможность похвастаться, что он написал такие безделицы, за кои издатели заплатили бы что-то, в некоторой степени из чистых коммерческих соображений, поскольку они убеждены, что эта публикация обязательно принесет им доход. Все же, какой бы глупостью и слабостью Пьера это ни выглядело, давайте забежим немного вперед и увидим, так ли это было на самом деле.
Пьер был горд; а гордый человек – мы сейчас поясним, какого рода гордость имеем в виду, – всегда держит при себе, пусть в малом количестве, такое добро, кое, сколь бы полезно оно ни было, он добывает не для себя. Когда такая гордость обретает свою законченную форму, человек не захочет есть хлеб, если семена пшеницы для него не он сам засеял на пашне, и притом не без унизительной мысли, что даже эти семена могли быть выращены каким-то предшествующим плантатором. Гордый человек любит зависеть только от самого себя, а не от других. Он любит жить, будучи не только альфой и омегой для себя, но также недвусмысленно сторонясь всех средних различий, и затем бросается прочь со всех ног в любом направлении и растворяется в безбрежной дали. Какой же триумф пережил тогда Пьер, когда в его ладонях благородного джентльмена впервые зазвенели монеты, заработанные честным трудом! Заводите разговоры о барабанах и дудках – эхо от звона монет, заработанных самостоятельно, вдохновляет больше, чем все трубы Спарты. Как презрительно Пьер теперь взирал на те залы, что должны были отойти ему по наследству – портьеры и портреты, горделивые старинные гербы и знамена прославленных Глендиннингов, – уверенный в том, что, если придет нужда, он не обратится в расхитителя гробниц, который вынужден раскопать могилу своего деда, вождя индейцев, ради родового меча и щита, чтобы бесчестным образом отдать их в заклад ради пропитания! Он сможет сам себя прокормить. О, дважды счастливцем отныне почитал себя Пьер, обнаружив, что владеет дельными способностями.
Мастеровому, поденщику[160] открыт только один способ прожить – он должен трудом своих рук зарабатывать себе на хлеб насущный. Но Пьер мог в некоторой степени делать не только это – он мог иметь и другой заработок; и, позволяя своему телу лениво нежиться дома, отправлять свою душу работать, и его душа будет, возвращаясь назад, честно оплачивать все нужды тела. Так и иные джентльмены аристократического Юга, не владеющие ни одной профессией, коим случилось владеть собственными рабами, дают этим рабам право идти и искать работы и возвращаться каждый вечер со своим заработком, из коего складывается доход сего праздного джентльмена. Такой человек одновременно выступает как двурукий и четверорукий, который в поденно трудящемся теле имеет поденно трудящуюся душу. Все же такому джентльмену не стоит быть чересчур уверенным в себе. Наш Бог – завистливый Бог, Он не желает, чтобы какой-то человек владел хоть малейшей тенью Его собственной самодостаточной природы. Надень на душу ярмо тела и поставь их обоих трудиться на пашню, и либо одна, либо другое неизбежно падут замертво на борозде. Тогда береги свое тело от тяжелого труда, и твоя душа будет трудолюбивым титаном, или же береги душу от трудов, и тогда твое тело будет работящим гигантом. Выбирай! Вдвоем, в одном ярме, они не продержатся долго. Насколько выше самого властного и заоблачного тщеславия плывет облако истины, таким образом, любой снаряд, даже выпущенный вверх из артиллерийского орудия, стреляющего боеприпасами весом в шестьдесят два фунта, упадет в конце концов обратно на землю, ибо, как бы мы ни старались, мы не сможем сдвинуть земную орбиту, чтобы испытать притяжение других планет: земной закон
