Пьер, или Двусмысленности

мне, сестра… Благодарю, это вдвойне сладкий хлеб… Ты сама испекла его, Изабелл?

– Сама, брат мой.

– Подай мне стакан воды и наполни его своей рукой. Так… Изабелл, мои сердце и душа полны глубочайшего уважения, а меж тем я рискну назвать сей ужин настоящей тайной вечерей… Раздели со мной трапезу.

Они поужинали, не обменявшись ни единым словом; и вслед за тем Пьер, не проронив ни единого слова, поднялся из-за стола, поцеловал сестру в чистый безупречный лоб и, не вымолвив ни слова, покинул дом.

VII

Мы не знаем, каковы были мысли в душе Пьера Глендиннинга, когда он дошел до деревни и ступил под сень исполинских вязов, и не видел ни единого света в окне, и не слышал нигде ни звука голоса человеческого, когда путь ему освещали лишь кроткие огни светлячков, кои, словно огненные змейки, резвились в листьях травы, да в просветы меж деревьев на него падал слабый свет далеких звезд, да ему слышался доносящийся издалека привычный немолчный гул дыхания объятой сном земли.

Пьер остановился перед красивым домом, который стоял немного поодаль, в зарослях кустарника. Он поднялся на крыльцо и громко постучался в дверь как раз тогда, когда башенные часы в деревне пробили час ночи. Он постучался, но никакого ответа не последовало. Он вновь постучался, и вскоре услышал, как распахнулось окно на втором этаже и удивленный голос спросил:

– Кто там?

– Пьер Глендиннинг, и он желает немедленно переговорить с преподобным мистером Фолсгрейвом.

– Правильно ли я расслышал?.. Святые Небеса, что за причина, юный джентльмен?

– Все тому причиной, целый мир есть причина. Вы впустите меня, сэр?

– Конечно… но я молю вас… нет, постойте, я вас впущу.

Быстрее, чем этого можно было ожидать, дверь перед Пьером распахнул сам мистер Фолсгрейв, держа подсвечник и закутанный, словно студент в свой плащ, в шотландский плед.

– Во имя Неба, какая причина, мистер Глендиннинг?

– Небо и земля есть причина, сэр! Можем мы подняться к вам?

– Разумеется, но… но…

– Отлично, тогда пройдемте с вами внутрь.

Они поднялись на второй этаж и вскоре оказались в кабинете священника и уселись; изумленный хозяин все еще сжимал в руке подсвечник и сверлил Пьера настойчивым испытывающим взглядом.

– Вы – представитель Господа на земле, сэр, мне хочется верить.

– Я? Я? Я? Клянусь честью, мистер Глендиннинг!

– Да, сэр, люди называют вас представителем Бога на земле. И что же вы, Его представитель, решили вместе с моей матерью относительно Дэлли Ульвер?

– Дэлли Ульвер! Что, что… что все это безумие может значить?

– Я спрашиваю, сэр, что вы и моя мать намерены делать с Дэлли Ульвер?

– Она?.. Дэлли Ульвер? Ее выселят с ваших земель – и что, ведь ее собственные родители от нее отказались.

– Как ее выселят? Кто приютит ее? Вы дадите ей кров? Куда она пойдет? Кто подаст ей хлеб? Что спасет ее от грязи греха, коему женщина в ее положении вынуждена каждый день уступать из-за отвратительной жестокости и бессердечности мира?

– Мистер Глендиннинг, – сказал священник, теперь уже спокойно отставив в сторону подсвечник и с достоинством кутаясь в плед, – Мистер Глендиннинг, я не буду вовсе упоминать о моем естественном удивлении этим в высшей степени неожиданным визитом и в самое неподходящее время. Вы ведь уже знаете ответы на эти вопросы, и я дал их вам, насколько мне позволили мои знания предмета. Все ваши последующие дополнительные вопросы я предпочитаю обойти молчанием. Я буду счастлив увидеть вас в любое другое время, кроме этого, а теперь прошу меня извинить. Доброй ночи, сэр.

Но Пьер не шелохнулся, и священнику не осталось ничего другого, как остаться сидеть на своем месте.

– Я все прекрасно понимаю, сэр. Дэлли Ульвер, значит, будет выброшена на улицу голодать или торговать собой, и все это при молчаливом согласии слуги Господа. Мистер Фолсгрейв, дело Дэлли, столь сильно заботящее меня, это лишь вступление к другому вопросу, который занимает и тревожит меня гораздо больше, и я питал слабую надежду, что вы будете способны, как добрый христианин, дать мне искренний и честный совет. Но знамение свыше укрепляет меня в мысли, что вы не можете быть для меня искренним советчиком, который не зависит от общественного мнения. Я должен искать поддержки у самого Господа, который, насколько мне известно, никогда не прибегает к чужим услугам, чтобы донести Свою волю. Но я не осуждаю вас; мне кажется, я начинаю видеть, в каких тесных мирских путах находится ваша профессия и что вы не можете служить Божьим истинам в том мире, где правит выгода. Я больше сочувствую, чем негодую. Простите мне этот визит в самый неурочный час и не считайте меня своим врагом. Доброй ночи, сэр.

Глава IX