Полковник Дубровин Алексей Андреевич, начальник СИЗО, нервничал больше всех. Ему-то, вроде бы, чего беспокоиться? Он лишь исполняет волю суда, примет Гвоздя-Домбровского и продержит положенный, опять же не им отмеренный, срок. Но есть начальники, которые всего боятся - вышестоящего руководства, своих подчиненных, как бы лишнего нигде не сказали, принятия решений и так далее.
Гвоздь - положенец области и его статус пошатнулся в последнее время. Собственный сынок сильно подгадил папаше и дал урок, сам того не желая. Кто же писает против ветра? А Домбровские решили попробовать. Заелись, зарвались, зажирели. Отморозок Домбровский младший свое уже получил - его здесь опустили и благополучно отправили на этап к месту пожизненного заключения. Теперь станет не баб портить, а рачком дохаживать оставшиеся денечки.
Никто не знал истинного источника информации, откуда подул этот ветер знаний, но каждый знал подсознательно, что Громова необходимо уважать и слушаться. Поистине, невероятное и очевидное входило в подкорку каждого, кто хоть раз слышал где-то об этом человеке. Многие понятия рождались в голове в неизвестные сроки и требовали уважения, исполнения определенных мероприятий. Родина... В каком возрасте она впивалась в подкорку и подсознательно требовала своеобразного отношения? Уважение и почитание родителей... Все руководители разных уровней подсознательно ведали и интуитивно считали Громова правым всегда. Разве такое возможно? И хватит ли странички для перечня невозможного, но реально произошедшего в нашем удивительном мире?
Дубровин мучился пока единственным вопросом - куда, в какую камеру посадить Гвоздя? В одиночку, к уголовникам, к бывшим сотрудникам, выделить нечто особенное, как у Слона?.. Определился в самое последнее время, отведя камеру на троих. Там уже сидел врач за криминальный аборт и бухгалтер, похитивший у своей фирмы некоторою сумму денег. Он лично побеседовал с каждым из них, рассчитывая в будущем на осведомленность камерной атмосферы. Никого не беспокоила и не волновала судьба Гвоздя. Сын осужден на пожизненный срок, других наследников нет и кому достанутся бизнес и деньги папаши? Отойдут государству? Кто же позволит случиться законному отторжению? Бизнес элита уже ищет определенные пути, небольшой кусочек хочется урвать и Дубровину. Почему бы не получить доверенность на право управления и последующей продажи, например, какой-нибудь гостиницы или даже двух-трех?
Гвоздь вошел в камеру с матрацем под мышкой. Дверь за ним захлопнулась, он осмотрелся, пока не проходя дальше внутрь и продолжая держать матрац. Четыре глаза уставились на него в упор со своих шконок. Здесь каждый считался лишним, ибо камера частично проветривалась, когда открывалось небольшое оконце для обеденных тарелок, на шмоне между дежурными сменами. А в остальное время писать, какать и пукать - всё в камере без форточек и проветриваний. Спертый тюремный воздух сразу шибанул в нос, хотя настоящего с куревом и множеством потных тел Гвоздь так и не почувствует никогда.
Домбровский понял, что здесь он обоснуется надолго. Возможно, на год и больше. Следствие, суд... никто торопиться не станет. Он уперся взглядом в сорокалетнего крепкого мужчину в углу у окна.
- Теперь это мое место, вали отсюда, - властно произнес Гвоздь.
Мужичек ухмыльнулся, взглянув на дряхлого старичка за шестьдесят лет. Ничего не ответил, отвернувшись.
Его игнорируют - такого Гвоздь позволить не мог. Он бросил свернутый матрац на свободную койку и быстро направился в угол к окну. Мужчина повернулся к нему, видимо, желая урезонить старичка, но тот внезапно схватил его за нижнюю губу. Что за прием такой необычный? Обезумевшие глаза мужика смотрели на новенького, руки метались, то хватая, то отпуская старческую кисть, вцепившуюся мертвой хваткой в губу двумя пальцами и готовую отделить ее от кости. Старик водил его за губу, словно собаку за поводок, и мужчина, повинуясь каждому движению, уже мычал что-то нечленораздельное, но понятное. Он повиновался и был готов переместиться хоть на парашу.
Гвоздь скинул на пол матрац и покрывало доктора, а это был именно он, прикрикнул для острастки:
- Быстро смотался отсюда, иначе следующей станет не губа, а яйца, - он махнул рукой и добавил: - постель мою уложи сюда, гнида, и затухни надолго.
Заняв угол у окна, самое престижное место в камере, Домбровский прилег на шконку и задумался. Пожизненного не будет, но лет десять дадут точно за заказ Громова и его бабы. Десять лет колонии в его возрасте - это конец. Может и выйдет овощем, но кому такая жизнь нужна? Значит, ему предложат свободу за всё движимое и недвижимое имущество, мелочиться не станут. Предложит кто? Станут предлагать многие - полиция, ФСБ, следственный комитет и даже ГУФСИН. Но он понимал, что никто из вышеперечисленных настоящей властью не обладает и пальцем не шевельнет для освобождения - отдай он им всё. Адвокат... это будет его собственный адвокат, который предложит ему небольшой домик в деревне. Домик в деревне... Зачем он мне? Колоть дрова, топить печку... Нет, надо просить хотя бы однушку в городе, пусть в другом городе, это даже лучше. Мысли прервались в связи с открывшейся дверью. Вошедший коридорный крикнул:
- Домбровский, на выход.
"Лицом к стене, вперед, направо, налево, лицом к стене, вперед" ... Шли долго, выполняя эти непривычные команды, пока его не ввели в большой кабинет. Привели к хозяину, понял Домбровский. Полковник показал рукой на стул и Гвоздь присел, не представляясь, как положено зэку.
- Не я тебя посадил, Константин Павлович, - начал без предисловий полковник, - не мне тебе и срок отмерять. Годик ты здесь точно пробудешь или что-то около этого. Потом на этап и в колонию срок свой досиживать. Но этот годик здесь можно по-разному провести. В камере с урками, где тебя если не
