постановления»{425}. Иными словами, текст постановления был составлен заранее и только представлен мэру и городскому совету на утверждение. Завершается документ следующими словами: «И после просмотра названной петиции и вышеуказанных постановлений мэром и городским советом установлено, что все мастера названного ремесла крашения, проживающие в пределах привилегии Бристоля, должны предстать перед мэром, чтобы выслушать их постановления и решить, будут ли они согласны и дадут на них санкцию или нет»{426} . А для «сохранения и поддержания их постановлений» была приложена печать мэра Бристоля. То же самое можно сказать об ордонансе сукновалов за 1406 г., в котором мастера просят «очень осмотрительный и честный совет подтвердить в отношении вышеуказанных просьб, что все их хорошие ордонансы, записанные в протокол, должны точно соблюдаться и охраняться, и должным образом приводиться в исполнение»{427}.
Не стоит переоценивать самоуничижительную форму обращения к городскому совету. Например, в упоминавшемся постановлении для гильдии красильщиков записано, что к мэру и совету «обращаются названные мастера», но эта фраза переделана из «просят ваши бедные и скромные сограждане этого города»{428}. А ведь гильдия красильщиков — одна из самых богатых и влиятельных в городе, многие ее члены были крупными оптовыми торговцами, членами того же самого городского совета. Подобострастные обороты в официальных обращениях были скорее традиционными формами, применявшимися средневековыми горожанами.
Приведенные документы показывают, что основная масса постановлений принималась по инициативе самих мелких производителей, объединенных в гильдии. Это позволяло им сохранять монополию в сфере производства и обеспечивать стабильный сбыт продукции. Но вовсе не значит, что муниципалитет вел себя совершенно пассивно в отношении ремесленных гильдий. Чаще всего мэру и городскому совету предоставлялось право вносить изменения в предложенные постановления. В ордонансе для ткачей 1490 г. мы читаем: «И поскольку, как мы полагаем, вышеперечисленные просьбы названных мастеров основаны на здравом смысле и чистой совести, то мы, названный мэр, шериф и городской совет с нашего общего согласия разрешили, постановили, утвердили и предписали соблюдать и сохранять в том виде и форме, как названными мастерами-ткачами выше требуется; сохраняя за собой и нашими преемниками право и власть перечисленные постановления и каждое из них отменять, дополнять или уменьшать в любое время в будущем, как нам будет удобно, во славу Бога, чести названного города и блага этой вышеназванной гильдии»{429}.
Городское управление было заинтересовано в жестком контроле за ремеслом по разным причинам. От этого в значительной мере зависели поступления денег в городскую казну: все штрафы за нарушение регламентов обычно делились поровну между цехами и общиной города. Подобный контроль облегчал исполнение полицейских функций. Тем более что многие члены городского совета одновременно являлись членами ремесленных гильдий, поэтому было бы очень странно, если бы они безразлично относились к принимаемым постановлениям или не оказывали влияния при их составлении.
Конечно, реальность не всегда совпадала с постановлениями гильдий и городских советов, и не все ордонансы проводились в жизнь. Но трудно согласиться с X. Суонсон в том, что приводимые документы не могут показать «экономическую структуру города», а скорее отражают тот порядок, «который власти желали видеть навязанным обществу»{430}. Ведь принятие постановлений вызывалось какими-то определенными причинами со стороны гильдий и имело вполне определенную цель. Значит, нельзя сказать, что они не отражали экономическую реальность. Важнее разобраться, почему те или иные постановления не выполнялись, и чьи интересы при этом сталкивались.
Между различными гильдиями наблюдалась большая разница в степени самостоятельности и объеме прав. Чем многочисленнее и богаче была гильдия, тем большими правами в отношении своих членов она обладала. Ежегодно все мастера созывались на общие собрания, на которых обсуждались различные вопросы. Наиболее подробно это описано в Петиции бристольской гильдии ткачей от 1490 г., адресованной мэру и городскому совету. Из нее видно, что у ткачей было собственное помещение — “Weuers hall”, где они собирались для обсуждения «общих вопросов, касающихся добрых правил названной гильдии». Специальные люди (“wexmen”[21]) отправлялись, чтобы вызвать нарушителей на общее собрание мастеров «для оправдания за их плохие дела». Гильдия имела определенные судебные права в отношении своих членов. И если какой-нибудь мастер или подмастерье «не пожелает предстать перед судом мастеров этой гильдии в их названном зале и дать показания в их присутствии», он должен был заплатить 12 пенсов{431}.
Гильдия ткачей, как и большинство других ремесленных объединений, могла решать в своем суде мелкие споры, разбирать незначительные проступки, дела о нарушениях постановлений. В Лондоне, помимо этого, гильдия решала вопросы об «исках, вытекающих из долговых обязательств, договоров и соглашений»{432}. Но даже такая богатая и влиятельная гильдия не обладала независимой юрисдикцией. За городским советом и мэром признавалась вполне реальная власть, в силу которой они могли издавать постановления, обязательные для любой из гильдий. Арестованные нарушители после того, как они «оправдаются» перед судом мастеров, «забираются и представляются бейлифам названного города Бристоля и остаются у них до тех пор, пока каждый из указанных штрафов и конфискации не будут уплачены мэру города»{433} .
Некоторые ремесленные организации вовсе не имели судебной власти, и единственной их обязанностью был контроль за процессом производства и отправка нарушителей постановлений к бейлифам или мэру. Однако вряд ли всем ремесленным цехам предоставлялись лишь полицейские функции, а полнота власти над членами гильдии сосредотачивалась в руках городского управления.
На гильдейских собраниях обсуждались не только внутрицеховые, но и общегородские вопросы — организация праздников и шествий,
