населения отделяется от самостоятельных ремесленников (“artifices et operarii”){517}.
Современники достаточно ясно видели отличие указанных работников от учеников или подмастерьев. Например, в 1406 г. сукновалы Бристоля, определяя заработную плату, записали: «…Названные слуги и работники (seruauntz et laborers) не будут брать большую плату, чем было принято в прежние времена»{518}. Если слугами, как уже отмечалось, назывались подмастерья, то вторым термином явно обозначались наемные рабочие. Красильщики Бристоля в 1407 г. жаловались, что «часто различные люди, как те, которые не были учениками, слугами или мастерами (apprentices, seruauntz ne maistres) названной гильдии, так и другие, которые были другой профессии, не умеющие и не имеющие знаний вышеназванного ремесла крашения, берут на себя окраску сукна и шерсти вайдой»{519}. Можно предположить, что речь идет или о предпринимателях, которые организовывали производство, или о наемных рабочих. Главное, что их четко отделяют от привычных категорий работников. Ткачи в 1490 г. прямо сравнивают их с подмастерьями, сетуя, что наемные рабочие «используются мастерами названной гильдии ткачей, как если бы они являлись их подмастерьями, связанными договором по обычаям этого названного достойного города»{520}.
И в официальных городских документах появляются новые термины. В прокламациях, изданных городским советом Бристоля в XIV в. и касающихся торговли и благоустройства города, отмечается, что среди ремесленников строительных специальностей — плотников, кровельщиков, штукатуров и других — были как квалифицированные рабочие (“operator”), так и неквалифицированные (“laborator”){521} .
В XV в. для определения категорий ремесленников одновременно применялось много терминов. В 1439 г. в постановлении только одной гильдии бондарей упоминаются “seruaunt”, “werkeman”, “iorneman” и “prentice”{522}. Если все они подразумевают подмастерьев и учеников, то для чего употреблять их одновременно? Поскольку первый и последний термины обозначают подмастерьев и учеников, то можно предположить, что другими понятиями определялись наемные рабочие. То же самое видно из постановления городского совета в 1450 г. для гильдий портных, золотых дел мастеров и кожевников, в котором упоминаются следующие категории работников: “apprenticez”, “couenauntmen”, “journeymen and Taskers” (ученики, работники, заключившие договор, поденщики и сдельщики){523}. [24]
Пестрота в терминах, видимо, объясняется тем, что очень трудно уловить момент, когда подмастерье превращается в «вечного подмастерье», т.е. в наемного рабочего. Поэтому вопрос о времени и источниках появления наемных рабочих остается достаточно сложным. Не случайно Ф. Бродель писал: «Правда, однако, в целом история наемного труда остается мало известной»{524}. Он относит создание «рынка труда» по крайней мере к XIII в.: «Однако же сомнений нет: рынок труда — как реальность, если и не как понятие, не создание индустриальной эры. Рынок труда — это такой рынок, где человек, откуда бы он ни был, предстает лишенным своих традиционных “средств производства” (если предполагать, что он ими когда-либо обладал): земельного участка, ткацкого станка, лошади, двуколки <…> Он может предложить лишь свои кисти, свои руки, свою “рабочую силу”, и, разумеется, свое умение»{525}.
А.А. Сванидзе отмечала, что в XIV–XV вв. наемный труд по числу занятых людей составлял незначительную долю отчуждаемого труда, и поэтому не мог играть основную роль в процессе воспроизводства{526}. Вероятно, именно так дела и обстояли, хотя, думается, число наемных рабочих не было незначительным, иначе непонятно, откуда в разных странах появилось «Рабочее законодательство». Тем более что оно касалось не только неквалифицированных работников (поденщиков, подсобников, чернорабочих). Среди ремесленников перечислялись башмачники и сапожники, дубильщики, шорники, скорняки, золотых дел мастера и другие. Видимо, для Швеции XIV–XV вв. нужно говорить о «феодальном характере или феодальной стадии наемного труда»{527}, но к Англии данного периода это вряд ли применимо. В экспортных отраслях производства, там, где уже в XIV–XV вв. появились элементы раннекапиталистических отношений, наемный труд становится основой производства{528}.
Одним из источников формирования слоя наемных рабочих были подмастерья. Кроме них нужно говорить о разорявшихся самостоятельных мастерах, т.к. к середине XIV в. процесс расслоения внутри цеха зашел уже достаточно далеко.
Своеобразным показателем экономического неблагополучия большей части членов цеха стали сложности с организацией и проведением религиозных представлений и процессий. Члены ремесленных гильдий не выдерживали бремени расходов, необходимых для их организации, и на протяжении XV в. постоянно встречаются жалобы на то, что гильдии пытаются уклониться от своих обязанностей. В Беверли уже в 1390 г. городской совет грозил штрафом тем, кто не участвовал в организации постановки картины и процессии в праздник Тела Христова «в виде и форме старинного обычая города Беверли»{529}. Поскольку ордонанс повторялся, то, очевидно, его игнорировали. В Бристоле штрафом за самоустранение в расходах на проведение указанных мероприятий грозили своим членам гильдии ткачей (1419 г.) и бондарей (1439 г.){530}. В Уорчестере в 1467 г. предписывалось, чтобы процессии стали «лучше и более подобающе организованы, чем они были до сих пор»; в Кентербери в 1490 г. сетовали, что «теперь недавние дни заброшены и забыты к большому ущербу и разрушению города»; власти Ковентри в 1494 г. настаивали на том, что все гильдии обязаны участвовать в процессиях, и отмечали, что их члены не желают выполнять свои обязанности{531}.
Тяжесть бремени организации процессий и постановок библейских картин ощущали даже наиболее богатые гильдии. В 1431 г. золотых дел
