Причиной формирования такого мифа стало двойственное отношение к крестьянству со стороны советской власти после революции. С одной стороны, «трудовое крестьянство» рассматривалось как революционный класс (да и власть именовалась рабоче-крестьянской), с другой — сам образ жизни крестьянства, сословия, в наибольшей степени пропитанного традиционными ценностями, вызывал опасения у большевиков. Старому русскому крестьянству не было места в новом социалистическом обществе. Стремление преобразовать крестьянство в новое, колхозное, и стало одной из причин страшного социального эксперимента под названием «коллективизация».
Тотальное наступление на крестьянство началось с того, что состоявшийся 10–17 ноября 1929 года Пленум ЦК ВКП(б) принял решение о переходе к политике «ликвидации кулачества как класса на основе сплошной коллективизации». Конкретные механизмы реализации этого решения выработала созданная 5 декабря того же года комиссия Политбюро ЦК ВКП(б) под председательством наркома земледелия Я. А. Яковлева (Эпштейна).
Комиссия выработала следующие рекомендации:
В этом постановлении сразу же обращает на себя внимание превалирование идеологических критериев над экономическими. Репрессиям должны были подвергнуться не только кулаки, но и все, кто оказывал сопротивление установлению новых порядков. Между тем для «сознательных» кулаков, готовых содействовать коллективизации, оставалась возможность выполнять обязанности членов колхоза без права голоса.
Другой важный аспект — это то, что коллективизация в партийном документе выступает лишь средством борьбы с кулаками, которые по количеству производимого ими товарного зерна в 1926/1927 гг. более чем в три раза превышали колхозы. То есть коллективизация на первых порах должна была привести к снижению количества товарного зерна и сельхозпродукции в стране.
Для осуществления программы коллективизации на село были направлены значительные силы партийных кадров и городов. После XV съезда партии на временную и постоянную работу в деревню было направлено 11 тысяч партработников. После ноябрьского пленума 1929 года в деревню было командировано еще 27 тысяч партийцев (их называли «25-тысячники»), которым предстояло стать председателями новообразованных колхозов. В течение 1930 года в сельскую местность сроком на несколько месяцев было направлено около 180 тысяч городских коммунистов и «сознательных рабочих»[108].
Примечательно, что начали свою деятельность адепты колхозного строя даже не с раскулачиваний, а с борьбы против религии. Как отмечает современный коммунистический историк,
Коллективизация крестьянства являлась обязательным условием строительства нового общества. Не случайно в постановлении VII съезда Советов СССР, которое послужило основанием для разработки новой конституции, подчеркивалось:
Чтобы стереть саму память о том, каким был русский крестьянин, и был запущен миф о «бесконечном прозябании и страдании», мол, и не было у него никакой истории, а если и была, то только та, что сочиняли революционно-настроенные пииты вроде Некрасова. В наше время этот миф не спешит умирать. Более того, он расширяется. Иные публицисты вспоминают о крепостном прошлом русского крестьянина, и пишут о рабском прошлом большинства россиян, и делают отсюда выводы чуть не об ущербности русской нации, которой надо отрешиться от своего прошлого и начать все с нуля…
Каким же на самом деле было русское крестьянство? В чем заключалась сущность «земельного вопроса» в начале XX века? Правда ли, что русский мужик кормил Европу? Попробуем разобраться.
Для начала нам необходимо будет совершить экскурс в прошлое, весьма далекое от рассматриваемой эпохи. Только так мы сможем понять, откуда взялись основные проблемы русской деревни в начале XX века и как они воспринимались самим крестьянством.
Поиски истоков уводят нас в XV век — время, когда князья из дома Ивана Калиты превратили Великое княжество Владимирское и Московское в самодержавную русскую монархию. Новому государству потребовалась и новая армия. Войско должно было быть, с одной стороны, большим — так как в числе противников России были многочисленные татарские орды, а, с другой стороны, — высокомобильным, так как военные действия приходилось вести поочередно на западном (против Литвы), северо-западном (против Ливонии и Швеции), южном (против Крыма) и восточном (против Казани) оперативных направлениях. Стране требовалась армия численностью до 100 тысяч хорошо вооруженных и экипированных всадников и надежный механизм ее обеспечения. Теоретически можно было содержать армию на денежном жалованье, как в это время стали делать в Европе. Однако европейские