Свадьбы и похороны — это время силы… да, свадьбы!
Тиффани стиснула их руки ещё крепче. А вот и она. Потрескивающая, ревущая стена пламени…
— Прыгайте!
И едва они оторвались от земли, Тиффани пронзительно закричала:
—
Она почувствовала, как Роланд с Летицией взмыли в воздух, — и тут накатило пламя.
Время замерло. Под ними пронёсся кролик, в ужасе улепётывающий от огня. Лукавец обратится в бегство, подумала Тиффани. Он побежит от огня, но огонь побежит за ним. А огонь движется куда быстрее полумёртвого тела.
Тиффани парила в шаре жёлтого пламени. Мимо проплыла зайчиха — совершенно счастливая в своей стихии. «Мы не так проворны, как ты, — подумала Тиффани. — Нас опалит жаром». Она поглядела направо и налево, на невесту и жениха; оба глядели вперёд, словно загипнотизированные. Тиффани подтянула их поближе к себе. Она всё поняла. «Мы с тобой сыграем свадьбу, Роланд. То есть я тебя поженю. Я же обещала».
Из этого огня она сотворит нечто невыразимо прекрасное.
— Убирайся обратно в преисподнюю, откуда ты пришёл, ты, Лукавец! — заорала Тиффани, заглушая гул пламени.
Они приземлились и покатились кубарем позади стены огня. Тиффани была наготове: затаптывала угли, сбивала последние мелкие язычки пламени. Откуда ни возьмись, подоспел Престон, подхватил Летицию и вынес её за полосу пепла. Тиффани, поддерживая Роланда — он приземлился мягко (вероятно, на голову, не преминул уточнить внутренний голос), — последовала за Престоном.
— Похоже, отделались лёгкими ожогами да волосы кое-где опалило, — заметил Престон, — а что до твоего бывшего парня, кажется, грязь на нём запеклась коркой. Как тебе это удалось?
Тиффани перевела дух.
— Зайчиха проносится сквозь пламя так быстро, что не успевает почувствовать жара, — объяснила она. — А приземляется уже на горячий пепел. Травяной пал под сильным ветром выгорает очень быстро.
Позади послышался душераздирающий вопль. Тиффани представила себе, как неуклюжая фигура пытается убежать от гонимой ветром стены огня — и не успевает. Боль существа, что извращённо цеплялось за жизнь вот уже много сотен лет, передавалась и ей.
— Вы трое, будьте здесь и за мной не ходите. Престон, пригляди за ними!
Тиффани прошла по остывающему пеплу. «Я должна увидеть своими глазами, — сказала себе она. — Мне нужно подтверждение. Я должна точно знать, что сделала!»
Одежда на трупе дымилась. Пульс не прощупывался. «Он совершил страшные преступления, — думала Тиффани, — он творил с людьми такое, от чего даже тюремных надзирателей выворачивало наизнанку. Но что когда-то сделали с ним? Что, если он — просто ухудшенная версия господина Пенни? Было ли в нём когда-либо что-то хорошее? Можно ли изменить прошлое? Где начинается зло?»
Девушка чувствовала, как в разум её червями заползают слова:
—
Ей хотелось извиниться перед собственными ушами за то, что им приходится выслушивать. Но голос призрака звучал совсем слабо, еле слышно, брюзгливо, он уже таял в прошлом.
«Ты до меня не доберёшься, — думала Тиффани. — Ты исчерпал все свои силы. Ты слишком немощен. Трудно ли было заставить человека загнать себя до смерти? Нет, ты не войдёшь. Я чувствую, как ты пытаешься». Девушка нагнулась и вытащила из золы ещё тёплый кусочек кремня; здесь их повсюду валялось великое множество — этих камней, самых острых на свете. Кремень родился в мелу, и Тиффани в определённом смысле — тоже. Гладкая поверхность камня — это как прикосновение дружеской руки.
— Ты так никогда ничему и не научишься, да? — произнесла она. — Ты не понимаешь, что другие люди тоже умеют думать. Разумеется, ты бы в огонь не вбежал, но в своей заносчивости ты и вообразить не мог, что огонь побежит к тебе.
«Твоя власть — это только слухи да ложь, — думала Тиффани. — Ты прорываешься в сознание людей, когда они сбиты с толку, слабы, встревожены и напуганы, когда они думают, что их враг — другие люди, в то время как их враг — это ты, повелитель лжи. Так было, есть и будет. Снаружи ты страшен; изнутри ты беспомощен — и только.
А я изнутри — кремень».
Жар над полем постепенно остывал. Тиффани уверенно выпрямилась и стиснула в ладони камень. «Да как ты только
