— Если я спрошу вас, что вы делали прошлой ночью, вы мне соврёте?
— Ни в коем разе, клянёмся честью Фиглей, — заверил Явор Заядло, прикладывая руку туда, где, по его представлениям, находилось сердце.
— Что ж, звучит убедительно, — промолвила госпожа Пруст, поднимаясь на ноги.
Тиффани покачала головой и снова вздохнула.
— Нет, всё не так просто. — Она подняла глаза к балке: — Явор Заядло, ты только что сказал мне правду? Я тебя спрашиваю как карга холмов.
— Ах-ха.
— А сейчас?
— О, ах-ха.
— А сейчас?
— О, ах-ха.
— А сейчас?
— Ох… ну, всего лишь крохотулечную мал-малу враку, нды? — даже и не враку, просто кой-чо, чего тебе лучшей не знать.
Тиффани обернулась к госпоже Пруст: та усмехалась от уха до уха.
— Нак-мак-Фигли считают, что правда слишком ценна и ею не стоит лишний раз разбрасываться, — оправдываясь, объяснила девушка.
— Хм, этот народец мне по сердцу, — усмехнулась госпожа Пруст и тут же, опомнившись, добавила: — Ну то есть был бы, если бы сердце у меня было.
Послышалась поступь тяжёлых сапог; звучала она с каждой секундой всё ближе, но ничуть не легче. Как оказалось, сапоги принадлежали высокому, тощему стражнику: он поздоровался с госпожой Пруст, учтиво коснувшись шлема, а Тиффани просто кивнул.
— Доброе утро, дамы! Я — констебль Пикша, мне поручено сообщить вам, что вас отпускают, с вынесением предупреждения, — промолвил он. — Хотя должен сказать, что, насколько мне известно, никто толком не знает, о чём вас предупреждать, так что на вашем месте я бы просто посчитал себя предупреждёнными в общем и целом, так сказать, без какой-либо конкретики, и, хотелось бы верить, полученный опыт вас вразумил, ничего личного и без обид. — Он кашлянул и продолжил, нервно оглянувшись на госпожу Пруст: — А командор Ваймс попросил меня довести до вашего сведения, что лица, в совокупности своей известные как Нак-мак-Фигли, должны покинуть этот город ещё до заката.
Из-под потолка раздался протестующий хор: на взгляд Тиффани, Фигли преуспели в потрясённом негодовании не хуже, чем в пьянстве и воровстве.
— Оххх, мал-малюху всяк норовит обидеть!
— Эт' не мы! Эт' громазд паря делов натворнул и слинячил!
— Меня там не было! Вон у них спросите! Их там тоже не было!
И прочие оправданствия того же пошибу, тока так.
Тиффани несколько раз постучала оловянной тарелкой по прутьям камеры, пока Фигли не смолкли. И в наступившей тишине заявила:
— Я прошу прощения, констебль Пикша. Я уверена, им всем очень стыдно из-за паба… — начала девушка, но констебль только отмахнулся.
— Мой вам совет, госпожа, уезжайте тихо-мирно, а про паб никому ни слова.
— Но, послушайте… мы все знаем, что они разнесли «Голову Короля» вдребезги!
Констебль снова остановил её.
— Нынче утром я проходил мимо «Головы Короля», и паб со всей определённостью был целёхонек. Более того, его осаждали толпы людей. Все жители города до единого рвутся на него поглазеть. Паб «Голова Короля» ровно таков же, как прежде, насколько я могу судить, за исключением одной- единственной крохотной детали, а именно: теперь он развёрнут навыверт.
— Что значит «навыверт»? — удивилась госпожа Пруст.
— Я хочу сказать, он задом наперёд стоит, — терпеливо объяснил полицейский, — я только что там побывал, и, уж будьте уверены, «Головой Короля» его больше не называют.
Тиффани свела брови.
— То есть… теперь его называют «Затылок Короля»?
Констебль Пикша улыбнулся.
— Вижу, вы барышня воспитанная, госпожа, потому что большинство собравшихся называют его «Королевская…».
— Я тут похабщины не потерплю! — сурово отрезала госпожа Пруст.
«Да ну? — подумала про себя Тиффани. — Это ведь у тебя полвитрины забито розовыми надувными как-бишь-их-тамами и другими загадочными предметами, которых я и рассмотреть-то толком не успела? Странен был бы мир, если бы все люди как две капли воды походили друг на друга, а тем более — на госпожу Пруст».
А под потолком бурно пшушукались Нак-мак-Фигли, причём Туп Вулли шумел больше обычного.
