том, чтобы менять маски столь же часто, как леди из Эленделя меняют прически. Однако существовали и другие группы. Людям первой группы давали маску в детстве, и сменить ее можно было лишь один раз – по достижении совершеннолетия. Аллик утверждал, что они – их называли Охотниками – даже каким- то образом срастались со своими масками, хотя Мараси было сложно в это поверить. О второй группе Аллик говорил с какой-то пренебрежительной иронией: там носили только простые маски без рисунков, пока не удавалось с помощью каких-то свершений заслужить более изысканно украшенные.
– Они Падшие, – пояснил он, помахав перед собой рукой в жесте, который Мараси не поняла. – Они были нашими королями, ага? До того, как мир замерз. Они оскорбили Яггенмайра, потому-то все пошло не так, и…
– Погоди, – шепотом, чтобы не разбудить остальных, перебила Мараси. – Оскорбили… как ты сказал, Яг…
– Яггенмайра, – подсказал Аллик. – Не перевелось? Значит, в вашем языке нет нужного слова. Это как Бог, но не Бог.
– Очень описательно.
Аллик удивил ее: поднял маску. Мараси лишь раз видела, как он это сделал, – когда опустился на колени перед масками своих друзей. Сам же Аллик не счел это каким-то нарушением и спокойно продолжал рассказывать. Мараси нравилось его лицо, хотя жиденькая бородка и усы выглядели нелепо – из-за них Аллик выглядел моложе, чем был на самом деле, если только не соврал, сказав, что ему двадцать два.
– Это вроде как… – Он поморщился. – Вроде как то, что управляет миром, ага? Когда что-то растет или умирает, это означает, что Яггенмайр так решил. Есть Герр, и есть его сестра Фру, которая одновременно его жена. И она прекращает, а он начинает, но ни один из них не может…
– …создавать жизнь без помощи другого, – подхватила Мараси.
– Ага!
– Разрушитель и Охранитель. Старые террисийские боги. Они теперь едины. Они Гармония.
– Нет, они всегда были едины, – возразил Аллик. – И всегда были разделены. Очень странно, очень сложно. Но так или иначе, мы говорим про Падших, ага? Они хватаются за любую посильную работу, чтобы облегчить бремя своей неудачи. Комплимент означает для них очень многое, но следует проявлять осторожность, потому что, если ты скажешь кому-то, что он хорошо выполнил свою работу, он может принять это близко к сердцу и отправиться к своему народу, чтобы все рассказать. И тогда тебя могут призвать, чтобы засвидетельствовать то, насколько хорошую работу проделал этот Падший, чтобы он смог изменить свою маску. А их язык – это просто какой-то кошмар. Я кое-как на нем говорю – это полезно, потому что не приходится носить медальон, – но от этого кружится голова, словно я слишком долго летел на чересчур большой высоте.
Мараси с улыбкой слушала его дальнейшие разглагольствования: рассказывая, Аллик неистово жестикулировал. Видимо, привычка: ведь лица его собеседников обычно были закрыты.
– Ты знаешь много языков? – спросила она, когда он остановился, чтобы перевести дух.
– Да я и собственный-то как следует не знаю, – ответил он с ухмылкой. – Но учусь. Это кажется хорошим навыком для пилота скиммера, поскольку моя работа, как правило, заключается в том, чтобы управлять «Вильгом» и перевозить людей между кораблями или башнями. И если уж я должен полдня сидеть в классе, то пусть это будет какой-нибудь полезный класс. Хотя математика была…
– Класс? – нахмурившись, переспросила Мараси.
– Конечно. Чем, по-твоему, мы занимаемся на корабле целый день?
– Не знаю. Драите палубы? Вяжете узлы. Э-э-э… приводите в порядок… оснастку. Ну, чем обычно занимаются матросы?
Аллик вытаращил глаза, потом резким движением надвинул на лицо маску:
– Я притворюсь, будто не слышал, как ты только что сравнила меня с… моряком низкого корабля, мисс Мараси.
– Э-э-э…
– Если хочешь летать, нужно быть куда более необычным человеком, чем простой моряк. От нас ожидают, что мы будем джентльменами и леди. Мы швыряли людей за борт только за то, что они не знали нужных танцевальных па.
– Серьезно?
– Ага, серьезно. – Аллик помедлил. – Ну ладно, для первого раза мы привязали веревку к его ноге. – Он сделал жест, который, как она начала понимать, означал что-то вроде улыбки или смеха. – Он плясал под килем «Бранстелла» добрых пять минут и ругательствами призвал бурю. Зато больше не делал ошибок, танцуя баковый тристеп! И Свел всегда говорил ему…
Аллик осекся и притих.
– И? – подбодрила его Мараси.
– Извини. Его маска… ну, маска Свела. На стене…
«Ох!..»
Разговор увял; Аллик уставился вперед, потом внес несколько поправок в курс скиммера. Снаружи было темно, не считая редких огоньков размером с булавочные уколы, – это были города, теперь оставшиеся далеко слева от них. Сначала они обогнули хребет Серан, но примерно полчаса назад Аллик сменил курс и повел скиммер в горы. Теперь они летели над пиками на куда большей высоте, чем над Бассейном.
– Аллик. – Мараси взяла его за руку. – Мне жаль.
