Я задал еще несколько вопросов о ней самой. Мне было немного неловко вторгаться в ее личное пространство, хоть Балены и не признавали этого правила.
– Что сталось с твоим мужем?
Аннабель отпила кофе:
– Покончил с собой. Два года назад.
– Ой.
– Он и два его брата приняли тридцать сопоров, облили себя бензином и подожгли.
Я ужаснулся, вспомнив самосожжения в Нью-Йорке, в «Бургер-шефе».
– В Нью-Йорке люди тоже так поступают, – сказал я.
Аннабель опустила глаза.
– Здесь тоже. Во всех семьях. Муж предложил мне быть третьей в их группе. Мне нравилась идея, но я отказалась, хотела пожить еще. – Она встала из-за стола и принялась собирать тарелки. – По крайней мере, тогда я думала, что хочу жить.
И такая усталость вдруг прозвучала в ее голосе, что я не нашелся с ответом.
Убрав со стола, Аннабель сделала себе еще кофе и снова села.
Через минуту я спросил:
– Думаешь ли ты о новом замужестве?
Аннабель печально на меня посмотрела:
– Это запрещено. Чтобы выйти за Балена, надо быть… девственницей.
Она немножко покраснела и опустила глаза.
Для меня это был довольно странный разговор, поскольку я никогда прежде не встречал женатых людей. Однако из фильмов я знал, что когда-то для мужчины считалось оплошностью жениться на «падшей женщине», каких часто играла Глория Свенсон. Однако вдов в кино так вроде бы не называли. Впрочем, мое образование совершенно не затрагивало такие вопросы. Меня учили: «Быстрый секс лучше». И я только-только начал осознавать, что в мире полно людей, которых учили иначе.
Этот разговор произошел поздно утром, и я помню, что тогда первый раз почувствовал сексуальное влечение к Аннабель. Она сидела, печально глядя перед собой и держа в руках большую керамическую кружку с кофе. За несколько дней до того Аннабель показала мне, как делает их в гончарной мастерской на другом краю сада. Я смотрел, как она на вращающемся круге превращает комок мокрой глины в безупречный цилиндр. Руки у нее были по запястья в глине, взгляд – полностью сосредоточен на работе. Тогда я любовался ею и восхищался, но ничего телесного не испытывал.
Но сейчас, сидя с ней за большим столом, я почувствовал возбуждение. Я изменился. Мэри Лу меня изменила, и книги, и фильмы, и тюрьма, и то, что было потом. Меньше всего я хотел быстрого секса. Да, мне хотелось близости с Аннабель, но еще больше – просто коснуться ее, утешить, приласкать.
Она поставила кружку и смотрела в окно. Я тихонько положил ладонь на ее запястье.
Аннабель так резко отдернула руку, что пролила остатки кофе.
– Нет, – сказала она, не глядя на меня. – Не делай так.
Потом взяла тряпку и вытерла пролитый кофе.
В следующие несколько недель Аннабель была ко мне добра, но держалась отчужденно. Она научила меня делать кукурузный пудинг из замороженной кукурузы, печь чизкейки, мариновать огурцы, готовить мороженое, суп и чили. Я накрывал стол к обеду и к ужину, варил супы, помогал мыть посуду. Мужчины поглядывали на меня странно, однако никто вслух своих мыслей не высказывал, а мне было плевать, что про меня думают. Все было бы хорошо, если бы я не видел, что однообразный труд вгоняет Аннабель в тоску. Иногда я хвалил ее готовку, и это вроде бы помогало.
Раз, когда мы были одни, я спросил, отчего она такая печальная. Хотя между нами не было сексуальных отношений, нас сближала общая работа и чувство, что мы оба чужие в семье Бален.
– Ты всегда была такой несчастной? – спросил я как-то, когда мы укладывали кофейные кексы в мешки для хранения: я заворачивал кексы в пленку, Аннабель пропускала их через запечатывающую машину из «Сирса» и облучала желтой лампой, чтобы не портились.
Сперва я думал, Аннабель не ответит, но она, помолчав, сказала:
– Я была очень веселой девочкой. Часто пела. И любила слушать мамины истории. Тогда в Доме Свишеров было гораздо лучше, чем здесь.
Она обвела рукой большую пустую кухню.
– Ты бы хотела вернуться? – спросил я.
– Ничего бы хорошего из этого не вышло. Они все слишком старые.
– Давай я все-таки научу тебя читать?
(Мы говорили об этом уже не первый раз.)
– Нет. Мне некогда. И вряд ли мне хватит сил. – Она робко улыбнулась. – Но мне нравится, когда читаешь ты. Это как будто… как будто другой мир.
