обнаружены во всех внутренних органах. Ни один уважающий себя хирург не возьмется его оперировать. Мертвецы не украшают ни послужной список врача, ни статистические отчеты медицинских учреждений. Возможно, вам говорили, что ваши шансы ничтожно малы. Хочу уточнить эту размытую формулировку. Единственный ваш шанс находится сейчас прямо перед вами.
Лысый явно пытался запугать Игоря, и у него это получалось. Снова перед глазами встала сколковская «Газель».
– То есть вы хотите выйти из этого дома с тридцатью миллионами, умирающим ребенком в корзинке и устным обещанием появиться через год?
– А вы ожидали официальный договор, подписанный Чубайсом? Тогда вам лучше поговорить с ним лично.
– Давайте так, – предложил Игорь, – три миллиона авансом, остальное – по факту. В день выписки.
– Не пойдет. Прямых затрат на лечение – больше тринадцати. Плюс надо подмазать коллег и начальство. Десять прямо сейчас. Остальное по ходу лечения. И никак иначе.
Эти двое не выглядели на тридцать миллионов. Следовало бы послать их подальше. Но он не мог.
– Хорошо. Я отдам десять вам сейчас и поеду с вами. Но я не могу не видеть ребенка целый год! Неужели это непонятно?
Лысый кивнул:
– Ладно. Но еще раз говорю, на ежедневные визиты не рассчитывайте. Их точно не будет. Максимум раз в две недели. Может, вам лучше посоветоваться с женой?
– С таким же успехом можно посоветоваться с фикусом в прихожей.
– Но если вдруг у нее появятся вопросы, касающиеся…
– Не появятся.
– И как…
– Это уже мое дело. Ждите здесь. Сейчас мы соберем ребенка и поедем.
5
Год ожидания, когда твой ребенок находится между жизнью и смертью, длится дольше, чем год. Намного дольше. Острая фаза несчастья сменилась латентной – день за днем, не ослабевая, на Игоря давили мучительный страх и чувство бессилия. Чтобы не поддаваться депрессии, он с утра включал телевизор на полную громкость и выпивал две кружки крепкого кофе, в течение дня старался думать только о работе и до полуночи читал новости в Сети. Иногда это срабатывало.
Общая беда не всегда объединяет. С Анной они почти не разговаривали. Она односложно отвечала на вопросы и ни о чем не спрашивала сама. Вечером Игорь обнаруживал ее там же, где оставил утром, – в кресле перед телевизором. Канал тоже оставался прежним.
Она не общалась ни с кем, кроме тещи. Ее телефон молчал сутками. Прежние подруги то ли испугались (невезение заразно), то ли просто устали звонить (из десяти звонков Анна в лучшем случае отвечала на один). Ее мертвая страница в «Одноклассниках» теряла последних посетителей. Из этого состояния она ненадолго выходила лишь два раза в месяц.
В эти дни Игорь под вздохи главбуха Лены («Чем я эту наличку закрывать буду?») и протесты Алексея («Андреевич, мы же не „Олимпстрой“») забирал очередные пятьсот тысяч из кассы, брал Анну и ехал в аэропорт.
Блок «Д2» медицинского кластера, в котором работал Светлов (так звали лысого), находился на окраине Москвы. Пустынная парковка. Пятиэтажный дом с закрытым двором. Табличка над дверью «Всероссийский научный центр „Сколково“». Золотые буквы на красном фоне под стеклом на зажимах. Привет из Советского Союза. Как и подгнившая «Газель» скорой помощи, табличка плохо укладывались в созданный телевидением образ сверхсовременного научного центра.
За дверью начиналась белая пустыня. Дешевый белый кафель на полу и на стенах. Ртутные белые лампы с трещащими дросселями на потолке. Ни мебели, ни картин, ни занавесок.
Охранник всегда был один и тот же – тощий дед с желтыми от никотина усами. Позже, где-то к середине августа, Игорь сообразил, что Светлов из соображений экономии и конспирации договорился о посетителях только с ним.
Обычно Светлов сам встречал их у входа. После короткого приветствия они направлялись в глубь длинного коридора с молчаливыми кабинетами по обе стороны.
– Похоже на сонное царство, но на самом деле работа кипит. Мозги работают бесшумно, – как-то пояснил ученый.
Нужная дверь располагалась в конце коридора перед лифтом. Небольшая комната была разбита на две части стеклянной стеной с металлопластиковой дверью посередине. По ту сторону стекла на маленькой кроватке, застеленной синей простыней, лежал их сын.
